Если отважились на Очень Большое Плавание — освящайте знамена и вперед. Удачи вам. Желаю оказаться не Фернаном Магелланом, а Хуаном Элькано.
Сегодня лучше не шутить. Можете попасть в неловкую и даже скандальную ситуацию — как это произошло с президентом Рейганом 11 августа 1984 года.
Рональд Рейган был большой шутник, обладавший весьма своеобразным чувством юмора. Иногда шутки получались удачными и всем нравились. Пресса и публика пришли в восторг, когда во время одной пресс-конференции раздался громкий хлопок, очень похожий на выстрел (лопнул воздушный шарик). Президент сорвал аплодисменты, обронив «Missed me» («Мимо!»). Для человека, которого в свое время тяжело ранил псих, это действительно было замечательное присутствие духа.
Вот этот симпатичный эпизод.
Но в 1984 году рейгановская реприза получилась мягко говоря неудачной. Перед вполне рядовым радиовыступлением, думая, что микрофон еще отключен, юморист торжественно объявил, развлекая тех, кто находился рядом: «Дорогие американцы, рад сообщить вам, что сегодня я подписал указ, навсегда объявляющий Россию вне закона. Через пять минут мы начинаем бомбардировку». Эпоха была крайне нервная, очередное обострение «холодной войны».
Те, кто не видел рейгановской ухмылки, а только услышал это заявление, шутку не оценили, а фраза «We begin bombing in 5 minutes» вошла в анналы как образец идиотского факапа (Шишков, прости, не знаю, как перевести).
Посерьезней сегодня, пожалуйста.
Истинно красивое всегда печально, а истинно печальное всегда красиво, говорят японцы, а они знают толк в красоте. Моно-но-аварэ, «печальное очарование вещей», — один из канонов японской эстетики.
Я всякий раз испытываю это щемящее чувство, когда прохожу через кладбище Банхилл, расположенное рядом с моим лондонским домом. Это старинный погост, там давно никого не хоронят. Я такие кладбища очень люблю и даже написал об этих островках застывшего времени целую книгу.
Моно-но-аварэ я ощущаю, останавливаясь около вот этой могилы, которую почти всегда украшают детские игрушки.
Умер он очень красиво.
В этот день Блейк, больной, много работал, иллюстрировал Дантов «Ад». Потом вдруг сказал жене Кэйт: «Я хочу тебя нарисовать, потому что ты мой ангел».
И нарисовал. Через несколько часов тихо скончался. Перед смертью еще и напевал что-то, а напоследок сказал: «Я отправляюсь в Страну, о которой всю жизнь мечтал».
Он был странный, Блейк. Как его стихи и картины.
А щемящее чувство меня охватывает, потому что последний, предсмертный рисунок Блейка, с женой-ангелом, не сохранился. Это очень печально и очень красиво.
Это она, но рисунок не тот, не Блейка. Зато Кэйт лежит рядом, в той же могиле.
Сегодня очень красивый японский праздник О-Бон, день поминовения дорогих людей — родственников и друзей, которые ушли, оставив по себе добрую память.
Поздно вечером японцы выходят на берег и пускают по воде кораблик со свечой. Кораблик медленно плывет, близкие идут по берегу и вспоминают ушедшего.
Река памяти с плывущими по ней огоньками памяти и любви — это не душераздирающее, а душеумиротворяющее зрелище. Красота печали — один из главных канонов японской эстетики, а горевать полагается без рыданий, чтобы не травмировать своими страданиями посторонних.
Про праздник поминовения в Японии написано бессчетное множество стихотворений, но лучше всего дух этой ночи, на мой вкус, передает четверостишье Жуковского, который про О-Бон, да и про Японию ничего не знал: