Выбрать главу

Внизу ему удалось улучить несколько минут, чтобы как следует осмотреться. Сложив снаряжение на землю, он стоял и ждал, что прикажет лейтенант. Тот разглядывал деревья и кусты, росшие в ложбине, и протекавший неподалёку ручеёк и, кажется, с большим вниманием вслушивался в его журчание. Он стоял, руки в боки, весь превратившись в слух, медленно переводя взгляд с одного предмета на другой.

Он стоял без движения, украдкой разглядывая лейтенанта. Кажется, тот не собирался в ближайшее время куда-либо идти. Он отошёл на несколько шагов, остановился на берегу ручья и огляделся по сторонам, то и дело возвращаясь взглядом к каменной громаде горы, грозно возвышавшейся над ложбиной.

«Лейтенант этот то ли псих, то ли стишата пописывает…» — подумал он и, не задерживаясь дольше, перемахнул через ручей и нырнул в рощицу.

Вернувшись, он увидел, что лейтенант всё так же стоит с отсутствующим видом, уперев руки в бока. Он пожал плечами и снова пошёл бродить. Под ногами шуршали сухие листья. Он присел на корточки перед кустом. Разнообразие цветов поражало. Как пришелец с другой планеты, он словно бы впервые видел листья, узнавал, что трава зелёная, различал цвет и форму камней. Кажется, за эти два-три года солдатской службы он не думал ни о чём, кроме смерти. Ему вдруг пришла в голову мысль: «Если смерть — как падение листа с дерева, то за этим стоит целая история. Выйти из земли и снова уйти в землю. Так зачем же так сильно её бояться?»

Нет, он боялся не самой смерти. Он боялся того, как ему придётся умереть. Стать «пушечным мясом»… Было трудно подобрать нужное слово… наверное, пропасть почём зря. Да, оно самое: унижение нелепой, навязанной тебе смертью.

Он ничего не мог поделать. Эти мысли преследовали его постоянно. С того самого дня, как их перебросили в район операции. В плавнях он больше всего боялся крыс, жравших трупы, и ночных кошмаров. Ему снилось, как среди зарослей тростника тихо покачивается на воде его раздутый труп, и крупные серые крысы с острыми зубами и маленькими розовыми лапками сидят у него на груди и — мокрые, зловонные — жуют его плоть. Сначала они объедали уши, нос и щёки, потом принимались за губы и глотку, прогрызая себе путь к его гниющим внутренностям.

Каждый раз, проходя на лодке через тростники, он натыкался на такие трупы. По ночам, лёжа в спальном мешке, наглухо застёгнутом до подбородка, он до самого утра обливался потом, не решаясь высунуть голову наружу. Много раз он чувствовал быстрые движения крыс, пробегающих по брезенту спального мешка, и крик ужаса застревал у него в горле.

Поднимаясь с устланной сухими листьями земли, он подумал: «Откуда взяться крысам в такой снег и холод?»

Тут ему вдруг стало легко, и от радости он пустился бежать. Забравшись на большой валун, он остановился и здесь, под грозно нависающей громадой горы, задумался о своих снах. Почему в его кошмарах всегда было столько бесконечных падений? Может, таким образом сны предупреждали его о грозящей опасности? И почему же на секунду — всего на одну секунду, когда он вылезал из джипа, ему показалось, что он уже видел это место раньше? Всё выглядело таким знакомым. Если это не так, то почему его охватил такой ужас? Холмистые отроги, покрытый снегом пик и этот лейтенант с его идиотскими причудами — всё казалось до странности знакомым.

Он подумал: «Конец — миг, назначенный судьбой, — может настать где угодно». Возможно, теперь, когда кошмар с крысами-трупоедами остался позади, его поджидает нечто намного более страшное и свирепое…

Когда шум мотора затих вдали, его охватило ощущение, знакомое, наверное, прокажённым, оставленным в богом забытой глуши. Непонятно было, что теперь делать. На лейтенанта рассчитывать не приходилось: что он есть, что его нет — никакой разницы. Тут не было ни стрельбы, ни криков и приказов. Зло, принесенное войной, ещё не проникло в этот нетронутый уголок. Собирались открыть новый фронт. Тишина была полная. Только где-то между древесных корней слышался робкий переливчатый говорок — это из-под тонкого слоя наледи выбирались струйки талой воды, и над ними поднимался легкий пар, да еще где-то вдалеке пела неизвестная ему птица.