Я понял: Коба вступил в игру!
В это время стало ясно: Англия холодно отнеслась к предложению Кобы о военной конвенции. Чемберлен по-прежнему решил не допускать СССР к решению европейских дел.
Падение карлика
В апреле тридцать восьмого года по Лубянке пронесся слух: Ежова от нас забирают. Но такие слухи просто так не распространяют, за ненужные слухи у нас сажают. Все поняли: слух нужный!
Однако 8 апреля на заседании Политбюро малограмотный Ежов ко всем своим должностям получил еще одну, скромную — наркома водного транспорта. Я поинтересовался у Кобы этим странным назначением, но он только усмехнулся:
— Товарищ Ежов — ценный работник. Большому кораблю — большое плавание… на водном транспорте.
Правда, уже с конца апреля на Лубянке начались странные перетасовки.
Множество работников стали переводить от нас в этот ничего не значивший наркомат. Без всякой санкции Ежова были смещены и арестованы несколько его помощников.
С августа на Лубянке уже вовсю трудился мой грузинский знакомец Лаврентий Берия, первый заместитель Ежова…
Вскоре после появления Лаврентия возник и все усиливался новый слух: добрый Коба ничего не знал о Терроре, творимом Ежовым. Лишь сейчас, с приходом Берии, ему открылась вся правда.
Слух креп, и я почувствовал в этом умелую руку моего грузинского друга.
В октябре Политбюро приняло грозное постановление, где отмечалось, что наряду с успехами НКВД, беспощадно разгромившего врагов народа и шпионскую агентуру иностранных разведок, упрощенное ведение следствия привело к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД.
Все услышали в этих словах возмущенный голос нашего доброго Отелло, в очередной раз обманутого очередным Яго.
Финал разыгрался при мне.
В конце ноября в кабинете Кобы я докладывал о новом донесении из Берлина, когда в кабинет вошел Ежов. Следом за ним появились Молотов, кажется, Ворошилов и, конечно, Берия.
— Садитесь, товарищи, — сказал Коба. Велел мне прерваться и обратился к Ежову: — Что у тебя, Николай?
— Очень много сообщений о враждебных разговорах в среде наших писателей, Иосиф Виссарионович.
— К примеру? — хмуро спросил Коба.
Ежов вынул из портфеля бумагу и стал читать:
— Писатель Олеша в пьяном виде громко читал стихотворение: «История не в том, что мы носили, а в том, как нас пускали нагишом…» Слушавшие стихи писатели пытались остановить его. Но он добавил новые строчки:
После чего прочел следующее:
Затем пьяный прокричал: «Сейчас я наговорил на десять лет…»
— Ну и что ты решил?
— Как он сам просил, — улыбнулся карлик, — арестуем сегодня же.
— Не надо делать глупости, товарищ Ежов, — всё так же мрачно отрезал Коба. — Неужели не понятно? Искренний человек и известный писатель товарищ Олеша. На «десять лет» требуется человек поменьше. А здесь надо ждать, пока наговорит на пулю. Колобок катится и все больше становится, аппетитней. — Коба расхаживал по кабинету. — Оставьте товарища Олешу в покое. Стихи его прочитайте нам еще раз.
Ежов прочел по бумажке снова:
— «Он идет неизвестно откуда,/он идет неизвестно куда./Но идет он, конечно, оттуда/И идет он, конечно, туда…»
— Полезнейшие стихи, товарищ Ежов. Они должны были стать содержанием вашей работы. Все должны идти оттуда и туда… От тебя и к тебе… Это должен быть всеобщий маршрут. Непрерывный круг: служащие сообщают директору предприятия, секретарю парторганизации и в отдел кадров. И наоборот. Учителям доставляют информацию выборные ученики — староста, профорг и комсорг. И наоборот. Студенты следят за профессорами. И наоборот. Все следят за всеми. И это не надо особенно скрывать. Постоянный страх — разгневать пролетарское государство — должен стать бытом… И каждый писатель денно и нощно обязан повторять… как там про ГПУ?..