Роман. Угу. Ты трапецию себе представляешь? Так вот, нижняя штанга — это пустая алюминиевая трубка, в которую продевается стальной трос.
Царь Леонид. Уловил. Значит, трос оборвался?
Роман. В том-то и дело, что никакого троса не было. Забыли продеть. И когда Алиса закрутила свою знаменитую мельницу, штанга оборвалась. Кусок алюминиевой трубки остался у нее в руках. Алису выбросило в сторону из-под купола. Она — сальто, еще сальто, только бы не упасть в ряды…
Царь Леонид. Конец света!
Роман. Среди польских униформистов оказался старик, на счастье бывший гимнаст. Многолетний опыт не подвел, сработал как надо. Старик рванулся на манеж и успел отпасировать Алисочку точным толчком с обеих рук, изменив отвесный угол падения.
Царь Леонид. Ну, балбес!
Роман. Она ударилась в барьер, вскочила — комплимент — и убежала за форганг. Публика не успела ничего понять, аплодисменты, овации. А она прямо за форгангом потеряла сознание. Три перелома — два правой руки и ключицы. И тяжелое сотрясение мозга. Меня сразу вызвали в Варшаву. И знаешь, что она мне сказала? «Можешь быть уверен, Роман, ты еще увидишь воздушную гимнастку Алису. Даю тебе честное слово». Как видишь, свое слово сдержала.
Царь Леонид. За ее здоровье!
Синицын. Царь, можно от тебя позвонить?
Царь Леонид. Иди, открыто.
Синицын уходит.
Что это Сережа не в своей тарелке?
Роман. Ты знаешь, они решили брать ребенка?
Царь Леонид. Знаю. Хотели не очень маленького, лет пяти, чтоб виден был характер.
Роман. Так вот, Леся ему говорит: выбери сам, а потом мне покажешь. Только, говорит, чтоб был щекастый и деловитый, и смешной, как Сережа, и умный, как она.
Царь Леонид. Заказ по всему меню. Она умная?
Роман. Погоди. Ему с мальчишкой повезло. Нашел такого, как она хотела, щекастого, деловитого, смешного. Привел Лесю смотреть, когда малыши были на прогулке. Ванька — так зовут мальчишку — Лесе тоже понравился. А когда стали дома обсуждать, как устроят, где будет стоять кроватка и прочее, Леся вдруг в слезы. Почему, говорит, я должна делить тебя с кем-то? Мне хватит и твоего цирка. А сегодня…
Вернулся Синицын.
Роман (Синицыну). Ну что?
Синицын. Ничего. Теща берет трубку: алло, алло.
Царь Леонид. А почему пупсик не подходит? Ведь не заперли же ее на замок.
Синицын (Роману). Уже протрепался?
Царь Леонид. Пьете вы отвратительно, а закусываете еще хуже. Кто может предложить тост?
Синицын. Давайте выпьем за моего отца, Дементия Алексеевича. Его памяти.
Царь Леонид (Роману). Чокаться нельзя.
Роман. Без тебя знаю, Царь. Кстати, откуда у тебя такое прозвище?
Царь Леонид. Это целая история. Он давно умер, твой отец?
Синицын. Он погиб в сорок пятом, в мае. Его часть уже вышла из боев. Стояли на берегу Вислы, ждали победы. Утром десятого мая пошел с молодыми бойцами обезвреживать обнаруженную ими немецкую мину. Он был сапером, гвардии капитаном. Бойцы обступили яму. Мина лежала с краю. Бойцы, сказал он, чтобы обезвредить данную мину, рукоятку взрывателя следует повернуть вот так — повернул — и ни в коем случае не так, и повернул еще раз… Молодых бойцов контузило, они чудом уцелели, а нам пришла похоронка и письмо от командира части: «Погиб смертью храбрых, выражаем глубокое соболезнование и поздравляем с победой»…
Царь Леонид. Встали. (Поднялись молча, выпили.)
Роман. А я своих родителей не помню, я, как «колобок», рос у дедушки и бабушки. А потом от них ушел, покатился, покатился… и попал на носок к лисе Алисе. Она меня ам! — и съела.
Синицын. Странно. Одни люди рожают детей, даже не понимая, не ведая, что творят. А другие — вот как мы с Лесей, стоят за чужими детьми в очереди, как стояли во время войны за куском хлеба. Почему моя мать одинокая тянула, не оставила меня, годовалого, каким-нибудь людям? Растила в муках, не выходила замуж из-за меня. Может быть, боялась, что мужик бессовестный попадется. Бессовестные мужики — они страшней войны, от них лучше подальше или стрелять их, как бешеных собак.
Роман. Но населенье тогда сильно поубавится.
Царь Леонид. Спокойно. Без кровопролития. (Поет.)