Ну а второй раз мы схлестнулись уже в этом году, в начале сентября. Попович страховал нас во время упражнений на брусьях. И мне показалось, что он слишком увлекся, придерживая меня. Я на пол спрыгнула, а он ладонь с моей спины так и не убрал. И даже сквозь ткань футболки она мне показалась противно-влажной.
Может, это и правда ерунда. Может, у меня разыгралось воображение – ведь обычно он кроме пошловатых шуток ничего себе не позволял – но я подобное просто на дух не переношу. С трудом терплю даже нечаянные прикосновения чужих людей, а уж тех, кто мне неприятен…
Вот я и вспыхнула: «Руку уберите! Нечего меня трогать!».
Он страшно оскорбился, заявил, что у меня паранойя, а он всего лишь соблюдает технику безопасности, потому что отвечает за нас головой.
С тех пор все девчонки у него Марины, Ксюши, Наташи, Ани и даже Анечки, а я – Ларионова.
– Почему не переодеваешься, спрашиваю? – повторил свой вопрос физрук.
– У меня голова болит, – не краснея, соврала я и для правдоподобности поморщилась.
– Такая маленькая, а уже голова болит, – хмыкнул он двусмысленно. – Ладно, Ларионова, гуляй. В следующий раз за пропуск без справки будешь драить у меня спортзал.
Голова у меня не болит, но чувствую я себя все равно погано. Спасибо отцу, который вчера так всю ночь и выступал, и затих только под утро.
Первый урок я клевала носом, даже многозначительные взгляды Гольца меня не бодрили. Кое-как досидела до звонка. А уж бегать и скакать по свистку я тем более не в состоянии.
Я поднялась на верхний этаж и ушла в самый конец коридора, чтобы случайно не попасться на глаза завучу, директрисе или классной. Устроилась на подоконнике, привалившись спиной к стеклу, теплому от сентябрьского солнца.
В коридоре было так пусто и тихо, если не считать еле слышный монотонный бубнеж учителей из ближайших кабинетов. Я сомкнула отяжелевшие веки, лишь на секунду, просто захотелось дать уставшим глазам короткий отдых…
Меня словно качало на волнах, нежно окутывало вязким, теплым туманом. Так хорошо, так спокойно…
Но затем что-то стало мешать, точно жужжание назойливой мухи. Нескольких мух. Черт… Чужой смех – вот что это такое. Он грубо ворвался в мой сон и разогнал истому. Вздрогнув, я открыла глаза.
Спросонья не сразу сообразила, где я и почему меня окружили парни из 11 «А». И не просто окружили. Они хохотали надо мной. В голос, безудержно, издевательски.
Только один из них не смеялся. Незнакомый блондин. Стоял чуть в сторонке с надменной скучающей физиономией, подпирал плечом стенку, заложив руки в карманы узких серых брюк. И взирал он то на меня, то на пацанов с выражением «господи, какая тоска».
Я невольно отметила его белоснежную идеально отглаженную рубашку и серую, в тон брюк, жилетку, застегнутую на все пуговки. Да он пижон.
Кто это вообще? С чего бы ему отираться с ашками, если только он не новенький у них? А, может, и правда, новенький? Впрочем, плевать.
– С добрым утром, – трясясь и икая от смеха, выдавил Игорь Лубенец.
Между прочим, сволочь, увивался за мной в прошлом году, проходу не давал, но как только я, устав от его навязчивости, сказала, возможно, резковато, что ничего никогда ему не светит, что мне нравится другой, так Лубенец сразу начал всем трезвонить, что я – тупая, «улетевшая», неадекватная. И с головой я не дружу, и шмотье у меня отстойное, с помойки, и только полный лох и чмошник мог на меня позариться. О, и самое моё любимое – цитирую: «Да я бы с ней даже за таз пельменей в голодный год не стал».
Сначала я на его обиженные выпады не обращала внимания. Но в какой-то момент мне всё это надоело, и я подошла в буфете к столу их класса и спокойно, даже ласково, сказала ему при всех: «Бедный обиженный мальчик, как же тебя заело, всё никак успокоиться не можешь. Мне уже прямо жалко тебя».
Ашки тогда замолкли, открыв рты, а Лубенец психанул: «Да пошла ты, дура тупая». Я только посмеялась. Но главное, он заткнулся. С того дня больше про меня ни слова не говорил, только смотрел волком. До вот этого момента.
– Спящая… ахаха… красавица, – аж икал от хохота Лубенец.
– Что тебе сни-и-ло-ось, крейсер Аврора… – прогнусавил Корнейчук.
С минуту я смотрела на них на всех, как на идиотов. Подумаешь – задремала нечаянно. Эти гении что, спящего человека никогда не видели? А ещё считается, что ашки у нас элита, голубая кровь, созвездие вундеркиндов. Не то что мы, бэшки, «серость и посредственность».
Это не я придумала. Это директор нашей гимназии, Ян Маркович Страутиньш, обожает делить учеников на «достойных» и «не очень», ну и вечно норовит подчеркнуть эту разницу. А откровенно недостойных он изгоняет, как паршивых овец.
Например, всю нашу параллель после девятого класса хорошенько просеяли и перекроили. Из четырех классов собрали всего два. С остальными безжалостно распрощались.
«А», который и прежде-то был отборным, сделали физико-математическим и согнали туда олимпиадников, отличников, полу-отличников. В общем, весь цвет. А прочих по остаточному принципу записали в наш «Б».
Ну и, конечно, снобы-ашки считают нас вторым сортом, «отстойником» и при каждой возможности демонстрируют своё отношение. Наши, понятно, тоже в долгу не остаются.
Ну а я обычно держусь подальше от этой межклассовой борьбы, однако сейчас они меня выбесили. Захотелось высказать им от души, не церемонясь. Я, когда надо, умею. Но этот манерный пижон и его взгляд, полный скуки и легкого пренебрежения… в общем, при нём у меня язык не повернулся выругаться. Сама не знаю, почему. Ведь он мне вовсе не понравился, чтобы переживать о том, какое я произведу впечатление на этого «принца». Мне вообще на него плевать. Но вот, поди ж ты, стало неудобно. Все равно что прийти в грязном вонючем рванье, например, в театр или музей искусств – вот примерно такое же ощущение диссонанса.
Да ну, бред какой-то! Это всего-навсего незнакомый пацан.
Разозлившись, я спрыгнула с подоконника, гневно взглянула на хохочущих ашек, уже и рот открыла, чтобы их осадить. А потом поймала на себе взгляд пижона, в котором на миг промелькнул… интерес? Ну и смогла лишь буркнуть жалкое: «Смех без причины…».
Досадуя, растолкала этих умников и пошагала прочь под дружный хохот.
7
Настроение у меня и так хромало из-за отца, а после того, как меня ни за что ни про что обсмеяли ашки, вообще упало на обе лопатки без признаков жизни.
Сволочи! И главное, я никак не могла взять в толк – что их так рассмешило? Я даже в уборную заглянула, осмотрела себя с головы до ног – вроде всё в порядке. Да ну их, идиотов!
Но уже на третьем уроке стало ясно, над чем потешались эти недоумки. Пока я мирно спала, сидя на подоконнике, они снимали меня на телефон. А потом на это видео наложили жуткий раскатистый храп. И так, сволочи, ловко всё это состряпали, что, казалось, я и в самом деле издаю эти кошмарные утробные звуки, которые походили то на бульканье и хрипы предсмертной агонии, то на поросячье хрюканье, то на страшный звериный рык. И затем выложили вот это позорище на всеобщее обозрение в контакте, в группу нашей альма-матер – «Подслушано гимназия № 47». С тегом спящая_красавица.
В группе, обычно вялой, сразу начался бурный движ. Чертов ролик все сразу кинулись смотреть, репостить, лайкать, обсуждать. В основном, лепили хохочущие смайлы и стикеры, но нашлись и придурки, которые приняли всё за чистую монету. Под постом то и дело появлялись новые комментарии:
«В здоровом теле – здоровый дух»
«Я от ее духа чуть не наложил»
«Прикиньте, ночью такое услышать»
«У меня батя, когда пьяный, так храпит. Мы вешаемся»
«А кто это? Лицо знакомое»
«Это же Танька Ларионова из 11 «Б»