- Так что просто попробуй. Используй силу.
Ему потребовалось три попытки, на четвёртой он почти с легкостью смог приподнять растение и плавно опустить в выкопанную им ямку. После этого, пошатываясь от усталости, Эра посмотрел на меня.
- Ты молодец.
Он счастливо мне улыбнулся.
- Ты уезжаешь?
- Да, мне нужно на Север, в Столицу, но я ненадолго.
От него потянуло тоской. За последний год нашей помощи в саду, и он возмужал и подрос, но тело явно росло быстрее души, и часто он оставался все тем же мальчишкой с грустными глазами.
Я отложила платье, которое складывала в чемодан во время нашего разговора и подошла к нему, сидящему на подушке. Грязные ноги с разбитыми коленками и мною забинтованными торчали у него в разные стороны, как у кузнечика. Его тело казалось угловатым и несуразным, словно было велико, как и его одежда, с отцовского плеча, что он носил.
Я погладила его по щеке, утешая. Его ластящийся жест, когда Эра сам потянулся к руке, вызвал у меня на лице улыбку. Вне Храма он хорохорился и часто пытался казаться старше, чем есть, много дрался и нарывался на неприятности, но здесь… Его сердце открывалось мне, как и те бутоны, что каждую весну созревали на его дереве. Он был доверчив и трогателен, как дитя.
- Не хочу, чтобы ты уезжала... без тебя тут совсем тошно.
- Понимаю… - Я вздохнула, отношения в семье у него не ладились от слова совсем, а вредность совсем не помогала ему эти отношения строить. - Но ты справишься. К тому же, я буду посылать тебе лучики любви.
Скептицизм, явно скопированный с отца, на его лице выглядел довольно забавно, и я рассмеялась. Я положила свою ладонь, казавшую снегом по сравнению с его темной кожей на его плечо, и прикрыла глаза.
- Ой, - вдруг вздрогнул Эра. - Я почувствовал! Так странно…
Его ладонь накрыла мою, а лицо удивлённо вытянулось:
- А можно еще?
Я сосредоточилась и снова прикрыла глаза.
- Так… странно. – Повторил он. - Но приятно.
- Вот видишь. Я могу так и на расстоянии. И я буду рядом. Не переживай об этом.
Я привязалась к нему – пришлось признаться.
Мы ехали до порта по разбитой дороге, петлявшей между деревьев, и я все не могла остановиться, обдумывая эту мысль. Пока я пробиралась пешком в порту до корабля, эта мысль окончательно освоилась в моей голове. Вокруг меня расходился народ, чуть склоняясь в поклоне. Не так часто Жрица Храма Пресвятой ходит по городу при параде. Мое белое одеяние выбивалось из общей массы народа, привлекая внимание не только цветом, но и звоном многочисленным бусин и ожерелий. Я шла, осторожно переступая по мостовой, как бы неся себя и держа спину ровно, как меня учили когда-то. Я осознанно выбрала самый парадный вариант своего одеяния Жрицы, который подчеркивал мой статус. Во-первых, когда люди меня видят в нем, они понимают, кто я, и вряд ли кто-то (в своем уме) посмел бы преградить мне дорогу или сделать зло. Даже преступники не желают портить себе жизнь и злить богов. А уж простые смертные и подавно. А во-вторых, это было удобно во всех смыслах. Мне уступали дорогу, никаких очередей, никакой давки, никакого обмана. Ну а в-третьих, одеяние мне все равно бы понадобилось в Столице, а складывать его тяжеленный чемодан, где он занял бы добрую треть места, было просто неразумно. И я была рада, что глава города выделил мне мужчину, который нес этот чемодан, а там меня должны были уже встретить. По крайней мере, на это был уговор.
Пожалуй, меня пугала моя привязанность в мальчишке бастарду, которого не жаловала ни мачеха, ни отец, не было в них душевного тепла. Отец не смог простить себе его появления, что разрушило семью, жена – того же, а он оказался меж двух огней. Но меня радовало, что я могла быть тем, кто подарит ему хоть каплю любви, и что в ней нет жалости к нему. Лишь тепло и всепоглощающая нежность, топившая мое сердце. Я видела, как он рос, пусть и не так много времени, и я видела его сердце, спрятанное за шрамами родительской нелюбви. Оно было огромным и таким искренним. И я просто не могла оставить его в беде. Он не шел у меня из мыслей, и каждый раз я посылал ему лучики любви, сама улыбаясь этой шалости и вспоминая удивленные глаза и его «Ой». Я была рада, что мне и только мне доступна эта открытость, его доброта и доверие. Я хотела быть единственной, кому это открыто.