Когда я почувствовал, что моему здоровью угрожает серьезная опасность, я испугался, но не поддался субъективному впечатлению, а посоветовался с врачем-кубинцем, постоянно пользующим одну знакомую семью; он оказался очень знающим, любезным человеком, хорошо знакомым с островом, уроженцем коего он был. Мне пришлось говорить с ним по-испански, вперемешку парой французских и латинских фраз - все это я знаю крайне слабо, но, тем не менее, мы вели с ним долгую и интересную беседу.
Врач, которому я указал симптомы, посоветовал мне соблюдать строжайший покой. Он пояснил: "Здесь для вас слишком много света, жары и шума. Солнечный свет действует у нас гораздо сильнее, чем на севере. Это заставляет человеческое тело излучать и потреблять гораздо больше энергии, чем в более холодных и темных зонах". "Следовательно, г-н доктор, это и заставляет меня инстинктивно искать покоя? Должно быть, поэтому то мои способности отказываются работать, несмотря на все мои усилия?" "Конечно. Вы нуждаетесь в покое; ваш мозг не в силах выполнять требования, которые вы ему предъявляете". И он дал мне подробные разъяснения. Мои переживания подтвердили все, что он сказал. Он объяснил мое чувство головокружения, мою неспособность, по прошествии нескольских часов игры, оценить позицию или даже точно видеть положение.
Однако, как я уже указал выше, факты эти не объясняют еще всего. Их нужно дополнить указанием на одну слабую сторону моей игры. Многие годы я ничего не делал для развития своей игры, напротив, я невольно препятствовал усовершенствованию своего стиля. Я затрачивал свои духовные силы в другой области и притом крайне расточительно. Я не хотел также поддерживать быстрый прогресс игры, ибо он угрожал самой жизни шахмат. Я видел, как шахматы все более теряют прелесть игры и неизвестности, как их загадочность превращалась в определенность, как шахматы механизировались до степени объекта памяти; я сожалел о стремительном ходе этого процесса, казавшегося мне ненужно быстрым Я не шел по этому пути, хотя и видел, что он в конце концов неизбежен так же, как неизбежна смерть. И в течение матча, мне уж не удалось восполнить этот пробел, так как времени было мало и внешняя обстановка крайне неблагоприятна.
Капабланка кажется воплощением этого автоматического стиля. И теперь, после того как я боролся с этим стилем и проникся его духом, я примирился с ним. Ибо я вижу, что и ему еще предстоит пройти этапы развития и он, в свою очередь, вызывает ряд вопросов. Это успокаивает меня, ибо я люблю все, что еще загадочно. Конечно, шахматам уже недолго хранить свои тайны. Приближается роковой час этой старинной игры. В современном ее состоянии шахматная игра скоро погибнет от ничейной смерти; неизбежная победа достоверности и механизации наложит свою печать на судьбу шахмат. Тогда придется изобретать новые правила изменить, напр., начальное положение и внести разнообразие в оценку выигрыша и проигрыша и, таким образом, создать новые затруднения и новые тайны, ибо нельзя дать умереть старинной игре.
Является ли Капабланка идеальным, последним маэстро? Не думаю. Но он заслуживает звания чемпиона мира. Его стиль чрезвычайно характерен, аккуратен и изобретателен, логичен и энергичен. В любой борьбе он будет сражаться с честью.
Стиль Капабланки. Самокритика. Угрожающая шахматам ничейная смерть. Об организационных формах шахматного мира. Обратный путь.
В течение 14 партий матча я наделал не мало грубых промахов. Если их отнести за счет климата, питания, обстановки, и не принять всего этого во внимание, то партии, несмотря на то, что они совершенно искажены грубыми ошибками, покажут все-таки стиль и своеобразие.
Стиль Капабланки поражает своей логикой. Он является результатом жестокой внутренней работы, это выкованная целесообразность. Представьте себе молодого человека, одаренного громадной силой воли, который случайно посвящает себя не коммерции или политике - областям, гораздо более ему подходящим, а шахматам и вкладывает в эту игру незаурядную, быть может, даже выдающуюся фантазию. Этот человек сильного характера, подстрекаемый юношеским честолюбием, невероятно много работает, чтобы преодолеть непонятную трудность предмета и, не давая себя запутать различными мнениями, изучает и овладевает своеобразием предмета. Таков был путь Капабланки. В результате - стиль, на котором еще заметны следы творческой работы и определяемый исключительно, целесообразностью. Сын практической расы, Капабланка поставил себе целью выигрывать у определенного противника в определенное время, ни больше, ни меньше. Имеются, конечно, еще и другие достойные труда цели, например, исследовать вневременную ценность шахматного мышления. Однако, и цель, поставленная Капабланкой и преследуемая законными средствами, также достойна внимания, и мастерское достижение ее представляет немалый интерес. Тактика, применяемая в большинстве случаев Капабланкой, заключается в продвижении фигур в центр и постепенной подготовке размена пешек; этим путем он достигает изменения положения, которое он умеет хорошо использовать, благодаря центральному положению его фигур.
Фантазия Капабланки сдержанна; он желает понимать. Противник может идти ощупью, он же желает видеть, куда он идет. Мы привыкли представлять себе великих гениев одаренными интуицией и, подобно ясновидящим, прозревающими то, что скрыто от других. Возможно, что Капабланка подавил в себе элемент ясновидения, ибо при этом опасность промахов слишком велика. Возможно, что его гений распространяется исключительно на практичное и рациональное, так что лишь в этом направлении он желал бы быть ясновидящим. Как бы там ни было, мне кажется, что фантазия Капабланки не обладает вольным и широким размахом.
Что ж себе еще сказать?
Люблю себя критиковать,
При случай не прочь ругнуть,
Чтоб злостных критиков спугнуть,
Чтоб скромным средь людей прослыть
И всех смиреньем удивить.
Мои друзья поверят мне,
Что откровенен я вполне.
А тем, что я к себе жесток,
Придирки лакомый кусок
Я вырву от людишек злых,
И возражать заставлю их.
Да комплименты расточать,
Мне этим радость доставлять
Увидишь лишь, поспорь со мной,
Совсем я парень ни дурной.
Таков совет Вильгельма Буша, хорошо знавшего человеческое сердце; и я с удовольствием последую этому совету. Без сомнения, я заслужил проигрыш матча. Не из-за грубых ошибок, их можно не считать; но я не сумел противопоставить логике Капабланки ничего, кроме комбинаций, лишенных точности, силы и размаха. Мне удавалось, особенно в последней части матча, ставить Капабланку в невыгодное положение, но у меня не хватало уменья воспользоваться достигнутым преимуществом. По своей последовательности игра Капабланки была определенно выше моей.
В начале матча я играл осторожно, так как я сознавал, что мне еще нужно обрести свою прежнюю форму. В течение шести лет я не участвовал ни в одном серьезном состязании; те немногие партии, которые и играл во время войны, носили печать этого ужасного времени. Лишь позже, приблизительно во второй половине матча, я вновь вошел, в колею; я начинал партию хорошо, но не проявлял ни выдержки, ни ясного понимания логики построения.
Правда, я имею оправдание в самом существе шахмат. Современное развитие шахматной игры не благоприятствует вольному полету фантазии; оно не вознаграждает, а разочаровывает, так как, в конце концов, работа фантазии становится бесцельной. Разумеется, можно играть лучше противника, но этого еще недостаточно для выигрыша. Логический исход партии часто бывает ничейным, несмотря на то, что один из противников явно переиграл другого. Достигнутое в игре преимущество часто слишком ничтожно и тонко и, брошенное на оценочную шкалу игры, просеивается, словно мелкий песок сквозь грубое решето. Незначительное преимущество недостаточно для устранения возможности пата, и в результате, становится трудным сделать партию хотя бы немного интересной.