Из соседнего дома с гостевыми апартаментами, расположенного на расстоянии, максимум в тридцать метров, уже настойчиво тянет вкусной сдобной выпечкой и кофе, а на балконе развешено только что постиранное белье. Киприоты один за другим неспешно подтягиваются на работу. По дороге они останавливаются, чтобы поздороваться с соседями и зависают на пятнадцати - двадцатиминутную беседу.
Это только приезжающие туристы могут позволить себе спать до полудня и гулять до утра. Местному населению необходимо зарабатывать, хоть и не особо напрягаясь. В конце концов, деньги здесь всего лишь способ, а не цель существования.
Я честно пытаюсь добудиться Микаэля, но он только больше зарывается в легкое тканевое покрывало, морщится и стонет во сне, умудряясь отбиться от моих рук.
Неудивительно. У меня у самого зверски раскалывается башка. Ощущение, как будто кто-то равномерно и методично тюкает по вискам молотком. Это, несмотря на то, что я вчера немного смухлевал. Перед сном выпил пару таблеток международного спасительного «алкозельцера», который на всякий пожарный прихватил с собой.
Но курить я могу. Это гуд. Жить будем.
Быстро пишу записку Микаэлю и оставляю ему последние две таблетки с инструкцией, как применять. По моим оценкам, он проснется только к полудню и отойдет в лучшем случае к вечеру. Надеюсь про себя, что у него не будет уж очень серьезных проблем с работой, хотя, конечно, могут и оштрафовать.
Уволить – вряд ли. На стеклах почти каждого отеля и заведения общепита висят объявления на турецком, греческом, английском и русском о том, что требуется мужской персонал. Работа далеко не респектабельная и мало оплачиваемая.
Спать я больше не хочу, да и мне надо вернуться в номер, чтобы отбрыкаться от бесплатной от турфирмы экскурсии, с идеей которой Макс носится уже третий день как с писаной торбой. С одной стороны он хочет изучить и облазить все сам, а с другой, понимает, что типичный «руссо туристо» и заблудится без знания языка в трех «эгоистах». Так здесь называют особую породу хвойных деревьев, напоминающую чисто внешне искусственные елки из советского прошлого. Ветви у них расположены четкими ярусами, и сквозь них хорошо видны куски лысого ствола. Иголки, особенно на солнце, плотно прижаты к друг другу и напоминают куски зеленой резины. «Эгоисты» могут расти на обычном для деревьев расстоянии какое-то время, но рано или поздно наиболее сильное за счет мощной корневой системы сживает со свету конкурентов. Отсюда название.
…На улице ловлю старенькую машину кого-то из местных, и после долгих препирательств на ломанном простецком английском он соглашается подвести меня за тридцать евро. В поездке успеваем перекинуться лишь парой фраз о погоде.
- No rain. No rain. Not today. Not tomorrow. Winter. Just winter, - бормочет водила, врубая скорость.
Понимаю, что меня самым наглым образом ограбили, когда за десять минут мы долетаем по окраинным трассам до моего отеля. Хмурюсь, пожилой киприот лукаво лыбится. Но делать нечего, сам я все равно бы дорогу домой не нашел, и о цене мы договорились заранее.
- Next time ask the driver about the distance and time of trip. One minute costs one euro, - сжаливается он надо мной, довольно пряча купюры в потрепанный бумажник. Сегодня на его улице праздник. До ужина работать не надо. За тридцать евро на Кипре можно заказать себе самый роскошный обед в одном из лучших ресторанов с обязательным льющимся рекой вином или скромно прожить с семьей три дня. Теперь он, скорее всего, завалится в кофейню-клуб на самой окраине города, куда не допускаются местные женщины, а рискуют заглянуть лишь редкие отважные иностранки, но через полчаса уходят сами под тяжелыми, осуждающими взглядами мужчин и повисшим молчаливым порицанием.
На каменных ступенях отеля сидит уже знакомая по первому завтраку блондинка, в ее руке почти полная бутылка с белым вином, она отхлебывает прямо из горла, глаза заплаканы.
- Привет. Что-то случилось? – интересуюсь для приличия.
- Ага, - всхлипывает она, - номер еще занят. Вот, всю ночь пришлось тусоваться в клубе. Ее почему-то все местные парни выбирают, а меня нет. А я ведь красивее, у нас в России все наоборот. Эта она вечно стенку подпирает.
Она типичный представитель европейской нации. По модельному, болезненно худая с выпирающими костями и острыми коленками. Почти не улыбается. Светлые от природы волосы вытравлены почти до оттенка седины, серые, водянистые глаза чуть на выкате, маленькую грудь не спасает лифчик с пуш-апом. В том то, все и дело, что девушка красива по европейским канонам, но не восточным, предпочитающим приближенность к жизни и пышек-хохотушек, как ее подруга.
- Хочешь? – протягивает она бутылку мне. - Я уже больше не могу.
Тоже для приличия отпиваю. Вино оказывается великолепным, и башка почему-то начинает трещать меньше.
С трудом, аккуратно подбираю слова, чтобы донести до нее, что у всех наций свои вкусы, и ни она, ни ее подруга здесь не причем. Ей же обязательно хочется молодого восточного любовника и курортный роман здесь и сейчас, чтобы «было, что вспомнить». В сторону флегматичного, такого же белобрысого, чуть за тридцать немца, пожирающего ее глазами за завтраками (со стороны это всегда лучше видно), она даже не смотрит. Он слишком стар для нее и не несет в себе никакой отпускной романтики. Кроме того, как я выясняю, она не знает хорошо английский в отличие от подруги, потому все время молчит.
- Ты петь умеешь? – бросает девчушка и заводит сама первая. - «Ой, мороз, мороз, не морозь меня, моего коня».
Внезапно небо прочищается. На нем появляются первые лучи солнца. Физически видно, как они бегут по земле Кипра, возвращая ей природные краски. Тучи исчезают всего за пару минут, и высокое, чуть белесое небо вновь несет только очередной жаркий, солнечный день.
Отпиваю еще, и теперь вино уже развозит меня, что называется, на старые дрожжи.
Открываю рот и начинаю специально фальшивить еще больше, чем обычно. Дело в том, что я не умею петь, но всегда слышу, когда музыкант или певец лажает. После первых же моих рулад друзья настойчиво просят заткнуться и больше никогда так не позориться.