Сначала я радовалась отсутствию соседей. Я не хотела говорить. Я не хотела думать. Я лишь хотела, чтобы все закончилось как можно скорее.
А потом я начала медленно сходить с ума. От тишины, от изоляции, от отсутствия новостей, от неведения.
Не было предъявления обвинений. Не было допросов. Не было пыток. Не было ни-че-го.
Меня просто закрыли в одной из дальних, темных и сырых камер подвала и… словно забыли про мое существование.
Конвоиры, приносящие еду дважды в сутки, все до единого были молчаливы, угрюмы и игнорировали все мои вопросы.
И тогда я поняла, сэйр Варнадо еще более коварен и жесток, чем я когда-либо могла предположить.
Он выбрал для меня наказание куда худшее, чем смертная казнь.
А через два долгих месяца, слившихся в один бесконечно длинный и непрекращающийся кошмар, за мной пришли…
Выходить за пределы камеры было непривычно. И немного страшно.
Но я готова была ко всему, что меня ждет снаружи.
Длинные коридоры сменяли друг друга. А на лицах конвоиров в черной форме стражей правопорядка нельзя было прочесть не единой эмоции.
Куда меня ведут? Зачем? Все эти вопросы оставались без ответа.
Мы остановились перед неприметной дверью. Один из стражей шагнул ко мне. И за спиной раздался тихий лязг расстегнувшихся наручников. И я смогла выпрямить руки.
А следом второй стражник открыл дверь.
Меня подтолкнули в спину. И я сделала шаг вперед. Но тут же замерла на пороге.
Наткнувшись на внимательный взгляд карих глаз.
Явился лично сообщить мне о приговоре?
Как мило с его стороны.
Еще один невежливый тычок в спину. И мои конвоиры вынуждают меня войти в комнату для допросов и опуститься за стол.
Прямо напротив моего личного палача.
А затем выходят, закрывая за собой дверь.
Честно говоря, я предпочла бы остаться в камере. Лишь бы больше никогда не встречаться с ним. Не видеть его лица. Не слышать его голоса.
И потому мой взгляд упирается в столешницу передо мной. И я не планирую поднимать голову.
— Выглядишь неважно.
Спокойный, лишенный чувств и эмоций голос.
Криво усмехаюсь, чувствуя горечь во рту.
Интересно, а что он ожидал увидеть, зная, в каких условиях я провела последние два месяца?
Думал, что я буду излучать счастье, красоту и благополучие? Или что кинусь в ноги и буду молить о пощаде?
Не буду. Потому что мне уже плевать. Я два месяца провела в ожидании смерти. И жду теперь только ее. Но уже не с отчаянием, не с горечью, а с облегчением…
Он убил всех членов правящей десятки. Что ему стоит убить меня?
Я не произношу ни слова. Не поднимаю головы. Мне нечего ему сказать. И видеть его я тоже не хочу.
— Ирис…
Мужской голос дрогнул.
— Ирис, взгляни на меня.
Не просьба, мольба.
Но я не откликаюсь.
Мне хватило его фальши и лжи. И больше я не поверю ничему.
— Как ты?
Вопрос звучит устало и отчаянно.
Я не хочу его слышать. Не хочу, не хочу, не хочу.
И чтобы поскорее закончить эту встречу, интересуюсь, сверля взглядом столешницу:
— Что меня ждет? Смертная казнь?
— Нет… — тихо выдыхает он, отчаянно тряся головой, — Конечно же, нет…
— Пожизненная ссылка?
— Ирис, прошу, посмотри на меня.
И я поднимаю голову, уставившись на него пустым, равнодушным взглядом.
Немой ответ на все невысказанные вопросы.
Пусть видит, что мне все равно. Пусть видит, что я не страдаю, не плачу.
Мне просто уже плевать. Даже на то, что ждет меня дальше, тоже плевать.
Интересует лишь, что стало с Сопротивлением. Сколькие из нас уже мертвы? А скольких только ждет эта страшная участь?
Он смотрит жадно. Вглядывается в мое лицо, надеясь найти там хоть что-то. Но ничего там уже нет…
И я снова опускаю голову, не в силах его больше видеть.
— Ирис, прости меня. Но так было нужно…
Тихий смешок. Это нервное, не иначе.
Краем глаза замечаю, как он тянется к нагрудному карману. Что-то оттуда достает. А затем наклоняется вперед и накрывает своими ладонями мои пальцы, сцепленные в замок.
Отводит мою левую руку в сторону. Вставляет маленький ключ в отверстие, и ограничительный браслет с тихим щелчком открывается, а затем падает на стол.
Правая рука проходит через ту же процедуру. А затем сильные пальцы обхватывают мои запястья и разминают их. Мягко, нежно.
Дергаюсь в сторону. Но он удерживает. И начинает говорить.
— Я пойму, если ты меня никогда не простишь и не пожелаешь больше видеть. Но сначала я должен тебе все объяснить.