Мост над рельсами.
Страшноватым местом казался мне раньше высоченный переходный мост у железнодорожного вокзала. Я его ужасно не любила. Это действительно была неудобная конструкция с множеством железных ступенек, сквозь просветы в которых угрожающе блестели отполированные рельсы, завывал волчий, пронизывающий ветер и торчали колючие ветки вокзальных ёлок. Казалось: боишься - не ходи! Но в эпоху тотального дефицита 1980-х годов частенько приходилось мотаться по привокзальным магазинам - их лучше снаюжали от железной дороги. Еще нужно было завернуть за билетом на знаменитую "колбасную электричку". Купить медовых коржиков и пирожных - в буфете под большими буквами "ОРЁЛ". Помню, плакала, отказывалась взбираться на эту громотуху. Ведь она того гляди рухнет на высоковольтные провода! Есть же обходные пути! Но папа был неумолим. Только через мост! Надо же воспитывать характер!
Иногда я все же туда залезала, но стремилась поскорее уйти, ни разу не посмотрев вниза. Порой мне снились кошмары: как падаю с этого моста прямо перед поездом или ноги соскальзывают со ступенек, зависаю между проводов. Получив свои 600 вольт, просыпалась. Потом никто больше меня чере мост переходить не заставлял, но я этому нисколько не огорчилась.
Теперь переходный мост вобновленный, крепкий и.... не настолько уж высокий. Я выросла, а может, его нарочно снизили, не знаю. Но только он совсем не такой. Даже грозная надпись - СТОЙ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ! с желтым зигзагом молнии смотрится неубедительно. Какие-то придурки закрасили слово "опасно", молнии облупились сами собой. Да и внимания он особо уже не привлекает. Мало кто его фотографирует - все бегут к антикварному черному паровозу "овечке" и к статуе орла из веников (пл. Прикокзальная, напротив ДК ЖД). "Овчечка" времен гражданской войны выкрашена в бодрые красно-черные цвета и на нее (при желании) можно даже залезть.
Набережная Дуьровинского и железнодорожный мост.
http://avit-al.livejournal.com/124686.html
Скоро обещают замуровать в гранитные тиски часть набережной Дубровинского. Пока это не случилось, спешу вспомнить ее дикой, заросшей, какой она была в восьмидесятые-девяностые. Меня вели на речку по улице Русанова, мимо железнодорожной больницы с толстыми зелеными тумбами ворот и бесконечным повторением жирной буквы Ж в черном узоре ее облупившейся ограды. Мимо маленьких деревянных домиков с кривыми яблонями и куцыми плисадниками. Мимо пожарной части. Ее зеленовато-бледная каланча в стиле суровых 30-х былаа видна из окна нашей девятиэтажки, и я могла рассмотреть в бинокль дежурного, лежа на подоконнике в зале. На асфальте у пожарных сушились мокрые плотняные удавы-шланги, открытые двери гаража показывали отмытые бока оранжево-белых машин со сложенными яркими лесенками. Проверив, не прохудились ли "змеи", шли дальше, к дому на улу улиц Русанова и Фомина. На крыше его и сейчас прилеплена маленькая, всего в пару-тройку квадратных метрах, будочка-пристройка. Мне всегда хотелось туда взобраться. У бледного дореволюционного здания 27-й школы начиналась река Ока. Почти наискось от школьного двора с берега в воду уходили узкие, скрипучие деревянные мостки. С них, еще не сгнивших, не обвалившихся, удили рыбу и даже пытались полоскать белье в серой воде. Вскоре это стало невозможно - швейная фабрика "Радуга" сливала в реку разноцветные отходы красилен. День вода у набережной Дуьровинского была красная, день синяя, день зленеая или филиолетовая. Пятна краски зимой не рассасывались. Они долго плавали, окаймляя границы прорубей. Носиться по мосткам, прыгать и подходить к самой последней дощечке детям категорически воспрещалось - а то утонем. Некоторые особо мнительные мамы держали своих непослушных чад за края одежд и грозились привязать, если им казалось, чтомы неосторожно ступаем по подпрыгивающим деревяшкам. Сидеть на мостках, свесив в реку босые ноги, тоже почему-то не разрешалось.
По всему низкому берегу рыбаки вырыли уступы - их глинистые срезы защищали спины от холодных утренних ветров, а в утрамбоанных углах лежали забытые консервные банки с разсползающимися розовыми червями, корки хлеба, пустые бутылки и бумажки.
Вода в Оке была еще не заболоченная, не тинная, без кувшинок и ряски. Сквозь нее виднелись мелкие черные рыбки, осколки гранита, кусочки спресованных углей и размолотый в щепы рыжий кирпич. С углем все ясно - ближайшие частные домики топились углем, крошки его смывались со дворов в Оку. А кирпичи, вероятно, остались от "быков" взорванных в войну мостов. Современные мосты были построены на тех же местах, и под ними плавали куски ржавеющей арматуры. Между этими двумя воссозданными мостами тянулся третий - мост Дружбы. Под ним, на гладкой серо-бежевой печаной отмели, шныряли длинные узкие ужи, плавали черные, в крапинку и в сеточку, раздутые пиявки. На песок маленькие волны выкидывали пустые плоские серые ракушки- двузубки. Внутри их раковины отливала тоним слоем натурального перлмутра и я их собирала, надеяясь нарезать себе пуговиц. Но ракушки ничем не удавалось расщепить. Уже большой, лет в 11-12, хулигански вскрыла живую двузубку, выковыряла пласт розоватого мяса, пощупала "ногу" и отшвырнула убитый моллюск в тростники.
В девяностые веселые компании их ели - раскалывали створки плоскогубцами, вынимали мякоть и жарили на костре, наткнув на тонкие веточки растущих рядом ракит. В те же 90-е на берегу Оки пастух водил небольшое, голов в 7, понурое коровье стадо. Буренки лениво обмахивалисьхвостами и громко мычали, пережевывая истоптаную загорающими траву. Кто придумал водить их пастись прямо около набережной - не знаю, но потом стадо исчезло.
У железнодорожного моста, притягивающего своими бордово-бурыми мощными железками и лязгом проходящих электричек, начинался известняковый, желто-серый обрыв Оки. Внизу его, огроженная натянутой на шаткие столбы колючей проволокой, была прорубленная в известняке дверь (!!!), закрытая на амбарный замок и расписанная непонятными цифрами. Раньше мне мерещилось, будто за ней секретный склад - бочки с ядом, например. Что там на самом деле - не знаю и сейчас. Скорее всего эта дверь прикрывала люк водозабора или выдолбленную пустоту. Однажды от выдуваемой толщи отвалился серо-желтоватый камень размером с хороший валун. На его боку просматривался тонкий отпечаток доисторического папоротника. Камень медленно, но неуклонно сползал к берегу и крошился.
Забираться на железнодорожный мост было страшно интересно даже после того, как одного мальчика убило током, когда он додумался разматывать маггнитофонную ленту, зацепив ее о контактный провод. Несмотря на эти страшилки, в начале-середине 90-х я туда частенько лазила. К нему вела с улицы Магазинной тонкая тропинка под бетонным забором, а на сам мост нужно было медленно подниматься по разломанным бетонным ступенькам без перил, стараясь удержать равновесие на пугающей высоте. В те годы эта ветка была позагруженней, но все равно редко доводилось очутиться на мосту, когда по нему несся поезд.