От такой грустной жизни я даже с женщинами на работе немного сблизилась. На почте у нас работает немало народа: пять постоянных сотрудниц, несколько сортировщиц, с которыми мне мало приходилось общаться, — они приходили в пятом часу утра для разбора свежей корреспонденции, и часов в восемь уже домой уходили, — больше десятка почтальонок, с которыми так же мы, "постоянные" почти не разговаривали: они по несколько раз в день прибегали за газетами-журналами, забирали огромадные сумчищи с почтой, и снова убегали. Работе почтальонок я нисколько не завидовала: тяжелый физический труд, ходить нужно по грязи в любую непогоду, — трудно! Правда, другая сотрудница, Полина Герасимовна, просившая звать ее попросту Полей, сообщила, что в работе почтальонок есть некоторый "плюс": в дни, когда они носят пенсии, им хорошо "перепадает" от получателей пенсий. Я вначале не поняла, о чём речь, — оказалось, старики им копейки дарят… Иногда за день этих "копеек" столько набегает, — приличная прибавка к зарплате выходит!.. Поля над моей "невинностью" рассмеялась, назвав "девочкой"…
Многое мне коллеги о сущности нашей работы объяснили. Главное: создать видимость невероятной загруженности и любому посетителю смотреть в глаза пристально, казаться для него "начальником". Так, на днях пришёл один дяденька в мятом пиджаке, явно чуть навеселе, хотел посылку отправить, в тот день на приемке посылок Поля сидела. А она в тот момент "Огонёк" читала, — он только что пришёл, а почтальонка во внутреннем помещении почты письма укладывала в сумку "почтарскую", то есть у Поли было всего ничего времени на чтение последнего номера, и она так торопилась! А тут тот, "поддатый", пришел, с посылкой своей. Полина ему сказала: "подождите несколько минут, я очень занята, работы много!" И пренахально продолжала "Огонёк" читать. Дядька ждал, ждал, десять минут, а Поля, видимо, статьей зачиталась. Перед дядькой на конторке стояла привязанная ленточкой чернильница с чернилами, тут он её как пихнёт словно бы ненароком! Спасибо, не опрокинулась чернильница, лишь несколько капелек чернил пролилось, но Поля вмиг от журнала оторвалась, строго так спросила: "Гражданин, Вы что хулиганите?" А дядька тоже не лыком шит: "А почем Вы знаете, что это я хулиганю? Тут народа много, а у Вас — много работы, — как можете Вы, занятая своей работой, видеть, что вокруг происходит?" Словом, пришлось Поле "Огонёк" Машке-почтальонке отдать и уделить нахальному дядьке внимание. Похоже, он не из "работяг" оказался. Долго потом Поля чернила оттирала с конторки…
Рассказала я Поле и еще одной женщине — Вале, тоже относительно молодой, лет тридцати пяти (мне они обе в тот момент казались древними старушками) о своем невеселом житье-бытье. Женщины меня на смех подняли, обвинили в себялюбии и детскости. Поля, почти высокая, чернявая и худенькая "казачка", — она сказала, что все её предки по обеим линиям — из "казаков" происходят, пояснила, что мне жаловаться не на что, — одна дочь у матери, а как купит отчим дом, — вовсе жизнь начнётся райская: мужа можно искать по собственному выбору. Где это видано, чтобы у девушки восемнадцати лет своя квартира была? Радоваться нужно такому "раскладу"! Вот у неё в доме — тьма народу: мать вдовая, старая, двое детей-подростков бесконечно "тянут" на кино да на мороженое, муж исчез, — то есть бросил без развода, уволился втихаря с работы, и куда делся, — ищи-свищи!.. А она живёт и не горюет, — такая весёлая и жизнелюбивая! Даже в клуб на танцы ходит!
Позже, правда, мне Валя пояснила, что муж Полины недалеко ушел: живет на соседней улице, с бывшей подругой Полининой, деньги шлёт сам по почте, чтобы она на алименты не подавала через суд. Подлый человек оказался… Мне, правда, показалось, что здесь вина еще более на той подруге лежит, — как можно уводить человека из семьи, — это же так дурно!.. Но я же многого не понимаю: сейчас мужчин мало среднего возраста, много их на войне погибло, в плен попало, без вести исчезло, а сколькие вернулись безнадежно больными инвалидами, — война была!.. Даже я немножко войну помню, пусть крохой была. Но то — другой сказ… Брат мой старший, например, в войну без вести пропал, так и не удалось матери его разыскать, сколько лет она искала да надеялась, все связи использовала, — не судьба, значит. Мне мать говорила, что сердце ей подсказывает: жив мой старший брат Вадим, жив!.. Но я своего брата вовсе не помню…