Приблизительно в середине февраля 1944 года в Москву приехала делегация ведущих узбекских актеров. Мы все были приглашены на торжественный обед в гостиницу» Москва». Не помню, что помешало нам пойти, но в итоге папа отправился один. Вечером этого же дня у него была назначена встреча с Молотовым, на которой ему предстояло докладывать об американской поездке.
Многие годы бытовала в России легенда о том, как Сталин принял Михоэлса, какие слова говорил ему, получая из его рук шубу, сделанную американскими меховщиками. Да и здесь я прочла множество измышлений, с подробнейшим описанием этих встреч, и рассказов о близкой дружбе Михоэлса с Кагановичем, да и с самим Вождем всех народов.
Все это чистый вымысел. Отец никогда со Сталиным не встречался, не имел с ним ни одной беседы, да и не стремился к подобному сближению, последовательно придерживаясь одного из своих любимых библейских изречений: «ни мне меда твоего, ни укуса твоего».
Итак, в час дня Михоэлс отправился на торжественный обед с узбеками и основательно там задержался. Часам к шести он вернулся явно навеселе. Говорил с нами только по — узбекски, зачем‑то погасил свет, устроился на полу посреди комнаты и, раскачиваясь как старый узбек, нараспев причитал, что пора отправляться» в орган к Молотому». (Журнал или» орган печати» под названием» Война и рабочий класс» курировался Молотовым.)
Было совершенно очевидно, что отец слегка выпил, и что в таком виде отпускать его» в орган» просто опасно. Пока мы соображали, как с ним быть, он вдохновенно импровизировал очередную новеллу о нашей соседке — безобидной старой деве, которая» сегодня ночью кралась с ножом по коридору». В общем развлекал нас, как мог. Внезапно он встал с пола, зажег свет, провел ладонью по лицу, как бы снимая какую‑то невидимую пелену, и произнес совершенно трезвым будничным голосом: «Ну, я пошел. Буду часа через два».
Привыкшие к папиным играм, мы ничуть не удивились этой перемене. Однако, когда, надев шубу и взяв палку, он вышел из дому, я быстро оделась и последовала за ним на некотором расстоянии. Редакция журнала, где должна была состояться встреча, помещалась недалеко от нас, в маленьком переулочке на Арбатской площади. Еще не сняли затемнение, и после захода солнца город погружался во тьму. Только луна освещала блестящие, раскатанные детьми островки луж.
Я шла в отдалении, боясь потерять из виду отца, который шел, слегка прихрамывая на правую ногу, засунув руки глубоко в карманы пальто. И в это мгновение — в который уже раз! — я так остро почувствовала его одиночество, что у меня защемило сердце.
Убедившись, что он благополучно дошел, я вернулась домой, но это ощущение какого‑то его бесконечного одиночества так и не оставляло меня.
Пришел он поздно, о подробностях встречи с Молотовым не рассказывал, но, кажется, именно тогда состоялась передача шубы для Сталина.
Отрывочные воспоминания порой приводят к неожиданным открытиям.
Девятнадцатого апреля отец зачем‑то облачился в халат и заявил, что из дому сегодня не выйдет, а если позвонит некто Чобруцкий — его к телефону не звать. На вопрос, кто такой Чобруцкий, он ответил, что это мелкий служка из синагоги, и вскользь добавил: «В сапогах и с погонами».
Ответ пояснений не требовал.
В этот день, девятнадцатого апреля сорок шестого года, в Московской синагоге был объявлен молебен в память евреев, погибших в немецких лагерях и гетто. Отец в синагогу не пошел, но не выходил на улицу, не брился, и, насколько я помню, пил воду и курил.
Больше мы от него никогда об этом Чобруцком не слыхали.
И вот, спустя тридцать лет, уже здесь, в Израиле, я получила письмо от одного бывшего партизана по фамилии Лидовский. К письму была приложена фотокопия членского билета Союза журналистов СССР, подписанная рукой Михоэлса. В письме, а затем при встрече, Лидовский рассказал мне о своих встречах с отцом.
Лидовский был членом сионистской организации в Белоруссии, и во время войны партизанил в белорусских лесах. Летом сорок четвертого года ему удалось вывезти на освобожденную территорию группу еврейских сирот. Конечной целью его было переправить этих детей в Палестину, но пока что их надо было хотя бы одеть и подкормить.