— Ну, лосины тоже нормально смотрелись, — не упускает он возможности сказать о своих мыслях. — Они так подчеркивали твои формы. Особенно когда стояла задом ко мне и…
— А ты только на это и смотрел! — восклицаю я, якобы обижаясь, но иного я от Никиты не ожидала. Он может быть спасающим всех рыцарем, но от своего главного инстинкта не отступает.
— Ну… на дочь и на них, — отвечает, не сдерживая своей улыбки. — А на что еще? Я смотрел на то, что мне нравится и что люблю. А твои формы, я всегда любил. И это не секрет.
— Балбес!
— К тому же, напомню, ты мне как-то подарила возможность на них смотреть, — напоминает он.
— Все забыть не можешь?
— Не могу, — бросает.
Остаток пути едем в разговорах о Жене и ее лечении. Может быть, мы и на свидании, но мы родители больного ребенка.
Окончательно помогло лечение или нет, можно будет судить лишь через год.
И ее здоровье для нас обоих важнее всего.
Никита выходит первым и, подав руку, помогает мне. Держа меня за руку, входит в здание театра. Внутри оживленно и красиво. Но как-то… слишком много людей. Даже слегка некомфортно.
— А на какой мы спектакль? — спрашиваю Никиту.
— Ну… там что-то про принцессу и королеву злую. Я точно не знаю, — дарит мне широкую улыбку. — Лапин посоветовал. Сказал, что его бабушке очень понравился, пока она была здесь. Они с мужем ходили, и оба в восторге остались.
— Л-ладно, — сдаюсь и оглядываюсь по сторонам.
Взгляд привлекает женщина в другом конце зала. Ее телефон направлен на нас, и, судя по всему, она нас снимает.
Беру Никиту за руку и увожу в сторону, недовольно поджав губы.
— Что случилось? — спрашивает он меня.
— Там женщина нас снимала, — раздраженно бросаю.
— Где?
— Там, — указываю ему подбородком, но ее больше нет. — Там была. Не вижу ее больше, — честно признаюсь.
Внешность у нее еще странная. На вид ей лет пятьдесят, может, больше. Но при этом лицо, как у злодейки какой-то. Сложно объяснить, что это значит. Противное и злое во всем. В чертах лица, в движениях, во взгляде.
— Ладно, — просит он меня с подбадривающей улыбкой. — Не переживай. Статью, если что, перекупим.
— А зачем снимать? — недоумеваю я. — Может, ты просто в театр пришел с подругой? Почему папарацци такие противные?
— Цена успеха, — вздыхает. — Я не люблю этого. Честно. Хотя за мной и охотятся, но это ужасно. Ничего спокойно сделать нельзя.
— Раньше такого не было, — поджимаю губы.
— Было! — восклицает он. — Просто ты не замечала. Да и в Москве система безопасности работает лучше, — оглядывается и рассказывает историю. — Меня как-то сняли в тот момент, когда я отравился и меня выворачивало. Зачем снимать и делать из этого статью, я вообще не понимаю. Я что, не человек и не могу отравиться?
— Ладно, — сдаюсь, но как-то все это странно, и мне не по душе.
И эта женщина… Совсем из головы не выходит!
Что-то с ней не так!
И не зря переживала, ведь стоило нам выйти из театра, как на нас почти сразу накинулись журналисты, что смутило даже Никиту, который сказал, что привык к такому.
Они задавали столько вопросов, что мы с Никитой толком ни одного целого не услышали. Один перекрикивал другого, стремясь узнать ответ именно на свой вопрос.
Схватив меня за руку, Златогорский затащил меня обратно в театр. Заведя в безопасное место, в один из углов, стал звонить своим людям.
— Не переживай, — ободряюще обнимает меня за плечи, заглядывая в мои испуганные глаза. — Я уже вызвал охрану. Они приедут и заберут нас.
— Почему они так? — не его, а скорее журналистов, спрашиваю, не понимая такого поведения.
Это ведь ужасно! Они словно пчёлы на мед слетелись.
Я прекрасно понимаю, что это их работа, но это бесчеловечно и некультурно!
Да это неуважение к другим людям, в конце концов.
— Не знаю, — разводит он руками. — Обычно они не такие агрессивные. И я могу спокойно передвигаться сам без охраны. Но сейчас… не знаю, что на них нашло.
— Ужасно, — качаю головой и отвожу взгляд. И на глаза вновь попадается та самая женщина, которая нас снимала. — Никита, вон она! — указываю ему на нее, и он оборачивается в ее сторону.
— Сейчас разберусь, — кидает и уходит к ней.
Но и до середины не доходит, когда она сама идет к нему и плескает в него чем-то из своего стакана.
Испуганно вскрикиваю и инстинктивно кидаюсь к Никите. Страх за него перекрывает все остальные чувства.