— Сестра? — повторяет, явно шокированная последним.
— Да, от очередной любовницы отца, — хмыкаю я, поймав ее взгляд. Теперь она в шоке и точно расскажет мне все, что я желаю знать.
— Повезло девочке, — шепчет растерянно и поднимает на меня взгляд, полный боли и тоски. — Твоя мать до нее не добралась. Чудо… Самое настоящее чудо, что эта девочка выжила.
— В каком смысле? — недоумеваю уже я.
— Твоя мать была монстром! Знаешь, что делал Сережа, твой отец? — с вызовом спрашивает. — Любил женщин, пока они случайно не беременели, потом давал денег на аборт и уходил. А тех, которые не делали, дожимала твоя чокнутая мамаша! Она сделала так и со мной. Из-за этого я не могу иметь детей! Потому что она шантажом заставила меня сделать чертов аборт! — выкрикивает она последнее с болью в голосе.
Моя мама была способна на такое. Пусть со мной она была милой и аккуратной, но она могла сделать все ради семьи. И даже уничтожить другую семью.
Ее любовь к моему отцу была безумной и сумасшедшей.
— Мне жаль, — искренне произношу. — Но, повторяю, я не несу ответственности за этих двоих.
— Она знала, что девочка родилась? — спрашивает женщина с тоской и волнением в голосе.
— Да.
— И не сдала ее в какой-нибудь детский дом с жесточайшими условиями? — недоверчиво тянет. — Подозрительно. Как так? Ее мать была настолько сильной, что не дала дочь в обиду?
— Нет, — отвечаю с грустью в голосе. — Матери было плевать на девочку. Она с бабушкой жила.
— Хмм… странно тогда. Очень странно. Как так вышло?..
— Матильда, дайте свои руки, — прошу ее, и она резко мне их протягивает, словно ей плевать, но я вижу боль в ее взгляде. — Мне очень жаль, что мои родители так поступили с вами. Правда жаль. Поступки отца стали и для меня травматичными. Я безумно влюблен в одну женщину, но я так боюсь стать таким, как отец. Вы даже не представляете насколько. Я не хочу ей изменять, но вдруг гены отца пробьются? Поступки близких нам людей травмируют нас всех… Вас, меня. И поверьте, мы с вами не одни. Я верю в то, что где-то еще ходят люди ненавидящие всех с фамилией Златогорский.
— Он говорил, что любит твою мать, — шепчет Матильда, глядя мне в глаза. — Но она душит его. Поэтому он был со мной. Твоя женщина тебя душит?
— Не душит, — тяну, задумавшись над ее словами. — Она наоборот позволяет мне дышать хоть чем-то помимо работы. Она как свежий глоток воздуха.
— Я усыновила мальчика, — рассказывает мне. — Он тоже для меня этим глотком был. Мне казалось, что я про всю свою боль забыла, но когда увидела тебя… злость охватила. Он выбрал тебя и ее… И когда ты появился, я не смогла…
— Мне жаль, — повторяю. — Может, я могу чем-то вам помочь? Деньги? Какие-то проблемы?
— Мне ничего не нужно, — расслабляется она и даже дарит мне улыбку. Снимает маску, и я вижу ее настоящей. Еще одна ранимая женщина, которую сломал мужчина. — У меня все есть. Разве что найдешь клей, который может склеить разбитое сердце…
— Увы, но такого нет.
Заказываем себе чайник чая и остаемся поболтать. Она — чтобы открыть мне свою душу и рассказать о том, что болит. Настолько ее разбила любовь. А я делаю единственное, что могу, — слушаю столько, сколько требуется, пока она не отпустит себя.
Встаю из-за стола и прощаюсь с Матильдой, но она неожиданно хватает меня за руку.
— Никита, ты совершенно не похож на мать и отца, — произносит она, смотря снизу вверх. — Ты другой. И ты не станешь таким, как отец. Ты будешь счастлив и любим. Будешь любить лишь одну женщину. Твое сердце осталось чистым, несмотря на то, что творили твои родители. И пусть оно таким и останется.
— Спасибо.
— Тебе спасибо. И извини меня за все. Будь счастлив, потому что ты это заслужил.
Я не стану, таким, как отец. Ни за что!
Теперь я в этом уверен.
Мне просто нужно было услышать мнение того, кто знал моего отца настолько близко, чтобы сказать, что мы не похожи…
Цена моего отпущения — одна испорченная рубашка и несколько часов разговора.
Глава 13
Никита
Две недели спустя…
— Женя, не надо рвать цветочки, — прошу дочь, которая уже тянется к ромашкам.
— Маме! — оборачивается ко мне с возмущением. — Маме надо!
— Ну ладно, — сдаюсь, потому что не могу отказать, когда моя собственная дочь смотрит на меня такими глазками. Они у нее всегда такие. Огромные, ясные и… я готов все отдать, глядя в них. Ведьма какая-то. Как и ее мать. — Но давай вместе? — предлагаю ей, зная, как она рвет цветы, — лишь головки, а стебли остаются.