— Прости, Надежда, — говорю я. — Проехали.
Надя с видимым облегчением вздыхает. Я у нее числюсь, наверное, самым странным, хотя и разумным посетителем библиотеки. Поэтому мне прощаются мои «приветы». Она машет на прощание рукой, а я — очередной книгой о Франции.
Иду по своей улице Туркестанской и вглядываюсь в асфальт. Будто стараюсь увидеть старые надгробия. Где-то среди черных лакированных плит под моим личным Парижем вполне может покоиться француз Дезире д’Андевиль, чей потомок ВиктОр стал уже вполне русским генералом от инфантерии, и не просто «наполеоновским казаком», а целым наказным атаманом Уральского казачьего войска. Вполне себе французской крови, с гербом, на котором клюется ярый петух, а месье (ой, все же казак!) оказывается титулованным французским гражданином! Только уже с русским прононсом. Неисповедимы пути Господни…
Генерал-майор Дандевиль, красивое благородное лицо, седая кудрявая шевелюра, военные походы, грудь в орденах, золотое оружие в награду, прекрасная выправка. Представляю, как он ловко открывал шампанское с помощью шпаги! С каким восхищением на него глядели женщины, когда он гарцевал на своем белом скакуне в пыльном провинциальном городе, где цокот копыт звонко отдавался в камне редких мощеных улиц.
А вот как обращались к нему? Я даже останавливаюсь посреди уже прогревшегося асфальта и стою как столб, думаю. Имя Дезире досталось в качестве отчества маленькому Виктору, который вначале был кадетом в Оренбургском Неплюевском корпусе, занимался шагистикой в тех самых лимонного цвета Михайловских казармах, а потом окончил Императорскую военную академию.
— Виктор Дези-дези (а, дери тебя за ногу!) — ординарец пытается выговорить отчество русского француза. У нас-то все с отчествами. Как можно без отчества?
— Что-с (грозно нависая над чахлым мужичонкой, похожим более на лошадь Пржевальского, чем на мужчину)?!
— Вашество-с, Дези-дезидерьевич (тьфу, не выговоришь — про себя, про себя). Можно коней отвести напоить?
— Да иди уж, Макарьевич, иди себе, убогий…
Так мой провинциальный Париж с древних пор обретал настоящие французские корни.
Погодите, не уставайте, я вам еще про Дезидерьевича не до конца рассказала. Начну с казаков в Париже (а случилось это в 1814 году), на этот счет все voila, как говорят французы. О чувстве достоинства этих солдат рассказывал своему другу Виктору Дандевилю известный русский поэт Плещеев. Нужно сказать, что это были действительно друзья, и именно хлебосольный и утонченный француз Дандевиль пригрел в своем оренбургском доме «сосланного в оренбургскую глушь преступника» Алексея Плещеева. Да что там, молодые мужчины, почти ровесники, вместе участвовали в военных походах, переписывались, а восторженный Плещеев посвятил стихотворение красавице жене Дандевиля, сравнив ее с Рафаэлевской Мадонной. Вот оно.
Эх, кто бы мне такое стихотворение написал. Красиво, возвышенно. Сразу видно, что Плещеев нипочем не посягнул бы на красавицу. Закон чести. Жена друга — святое. А так как характер у мадам Дандевиль был прекрасный, ну и ватрушки тоже, то вот и «чистейшей прелести чистейший образец». Безо всяких страстей. Умеют же поэты-мужчины так чувствовать!
Впрочем, вернемся от жены (я о ней еще напомню) к словам Плещеева о солдатах: «Дух у здешнего батальона чудный, и, право, напрасно говорят, что они распущенны, — пишет он своему другу. — Буйство их состоит в том, что они не дадут какому-нибудь прапорщику или даже пьяному капитану понапрасну над ними тешиться, т. е. бить и драть тех из них, которые имеют кресты и нашивки… Солдат иногда называют негодяями. Однако ж эти негодяи умеют умирать за своего царя, когда придет время; умеют сносить нужду и лишения без ропота, с веселым лицом».
И вот такие казаки-солдаты вступают в побежденный Париж. Парижане, до этого считавшие их северными варварами, жестокими и страшными, удивлены. Вот строки из книги «Русские в Париже в 1814 году»: «Парижанам понравились казаки. Если русских солдат и офицеров нельзя было отличить от пруссаков и австрийцев (только по форме), то казаки были бородатые, в шароварах с лампасами — как на картинках во французских газетах. Дети бегали за казаками. Французские девушки быстро подружились с ними. А парижские мужчины вскоре стали носить бороды «под казаков» и ножи на широких ремнях, как у казаков».