В ее сознании бушевала настоящая буря. И как только она могла находить этого типа хоть сколько-нибудь привлекательным? У нее уже имелся горький опыт общения с мужчинами подобного рода. Того самого рода, при виде которого любая настоящая леди, у которой осталась хоть капля здравого смысла, должна была бежать прочь без оглядки. Все в его облике выдавало гуляку и дебошира. В конце концов, как он мог очутиться здесь, в сельской глубинке, одетый в вечерний костюм, верхом, да еще в три часа дня? Вполне возможно, что этой ночью он вообще не ложился в постель.
Постель.
Нет, ей решительно не стоит думать об этом человеке в какой бы то ни было связи с постелью.
Хилари старалась не замечать, какими могучими были его плечи, какими сильными – руки, обхватившие ее за талию, каким широким – бедро, касавшееся ее собственного всякий раз, когда он пришпоривал лошадь. Да, возможно, он был грубияном, распутником – словом, именно тем, в чем молодая девушка из семьи Деверов, стремившаяся, несмотря на все препятствия, следовать своим собственным моральным стандартам, решительно не нуждалась. И тем не менее пульс ее участился, тело словно само собой тянулось к нему, желая насладиться теплом широкой мужской груди.
Теплопроводность – так, кажется, он это назвал? Вне зависимости от термина держаться от него в стороне было все равно что держаться в стороне от пылающего костра, когда холод пробирает до самых костей.
Если бы только Хилари успела добраться до дома, ничем не выдав своего беспокойства этому незнакомцу, она была бы спасена. Но не сейчас.
Он вдруг резко остановился. Не в силах удержаться, она повернула голову и застыла при виде решительного выражения на его лице.
Румянец обжег ей щеки. Хилари дала себе слово не обращать внимания на его подтрунивания и по большей части преуспела в этом. Но его серьезный вид обезоружил ее. Она прикусила губу.
– Перестаньте, – скомандовал он таким тоном, что она вздрогнула. Он осторожно провел пальцем по ее прикушенной нижней губе, высвобождая ее, после чего без обиняков обхватил пальцами ее подбородок, обратив ее лицо кверху. Хилари не сопротивлялась, словно зачарованная властной силой этих серьезных темных глаз. Ее сердце отчаянно забилось, способность размышлять оставила ее. Она не смогла бы связать вместе и двух слов, даже если бы от этого зависела вся ее жизнь.
У него вырвалось приглушенное ругательство, после чего его разгоряченные губы опустились к ее собственным, завладев ими. Девушка совершенно продрогла, но жар, исходивший от него, растекался по всему ее телу, вплоть до самых кончиков пальцев на ногах.
Он приподнял ее и еще крепче прижал к себе, удваивая поток тепла, которым так щедро с ней делился. Его руки крепко обхватили ее, алчный, ищущий рот буквально упивался ею.
А его язык… Боже правый, его язык! Он провел им по ее нижней губе, не то успокаивая, не то поддразнивая. Потрясенное «ах!» заставило ее разомкнуть губы. Словно принимая приглашение, которым она и не думала его удостаивать, он проник внутрь одним сладострастным, скользящим движением, от которого ее сердце заколотилось еще чаще, а колени обмякли.
Наконец он приподнял голову.
– Хани, – произнес он с хриплым смешком. – Я буду звать вас Хани, потому что вы на вкус такая же сладкая, как самый лучший мед[5].
Это заявление заставило ее отпрянуть от него так резко, что девушка едва не упала с лошади.
– Дайте мне сойти. Опустите меня на землю. Сейчас же!
Его рука только крепче обхватила ее за талию, глаза так и пылали огнем.
– Нет.
Дрожь возбуждения, смешанного со страхом, пробежала по ее телу – но разве такая реакция не была прямо противоположной тому, как ей следовало себя вести? Хилари всегда подозревала, что кровь Деверов рано или поздно навлечет на нее беду. Если бы она сопротивлялась ему, когда он пытался ее поцеловать, то уже была бы свободна.