— Парусник «Гамбург» ищет двух юнг, — сказал он строгим командным голосом. — Это хорошее судно, а его капитан является одним из лучших моряков, которых я знаю. Завтра можете оформляться.
— Есть! — ответил я с благодарностью.
А Янке сухо переспросил:
— А каким будет наше денежное содержание?
Капитан Олькерс поморщил лоб.
— Денежное содержание? — повторил он недоброжелательно. — Какое ещё для вас денежное содержание? Ведь вы только учитесь и для судна пока являетесь лишь балластом. Кроме того, «Гамбург» становится учебным судном. А за обучение судовая компания требует тридцать марок в месяц. И это ещё дёшево, юноши, исключительно дёшево!
Лицо Янке стало красным. Он был сыном крестьянина из Померании, и расчётливость была у него в крови.
— Но тогда мы не сможем прокормиться, господин капитан, — возразил он. — Мой отец не будет это оплачивать.
— Так, — произнёс Олькерс, — а у тебя как с этим, Прин?
— Я думаю, что моя мать тоже не сможет заплатить.
— Та-ак… Ну, ладно, мне придётся ещё раз всё это обдумать.
И немилостивым движением его руки мы были выдворены наружу.
К вечеру капитан вызвал нас снова.
— Итак, — сказал он грубо, — я все устроил. За обучение вы ничего не будете платить.
— А денежное содержание? — вновь спросил Янке.
Олькерс посмотрел на него долгим взглядом. Это было странный взгляд, наполовину озадаченный, наполовину негодующий, однако в нём угадывалось и понимание:
— Твоё денежное содержание будет медленно расти… от нуля марок! — с этими словами он круто развернулся на каблуках и удалился.
На следующее утро мы прибыли на борт «Гамбурга». Было воскресенье, холодный, ясный день. В лучах солнца сверкали снег и льдины, которые Эльба несла вниз по течению.
«Гамбург» был ошвартован у пристани напротив верфи «Блом унд Фосс». Очевидно, проходила погрузка, так как всюду на палубе лежали мешки с зерном и грузовые корзины, а в углу виднелась куча пустых консервных банок и кухонной золы.
Судно казалось совершенно пустым. Только внизу у входного трапа стояли двое — офицер в синем форменном пальто и рядом с ним огромный детина в гражданском. Он смахивал на усатого краснощёкого моржа. Ворог его рубашки, распираемый могучей красной шеей, несмотря на холод, был распахнут. Синий жилет, как гирлянда, оттягивала толстая золотая цепь карманных часов.
— Вы и есть новые юнги? — спросил нас «морж» глубоким басом, и облако спиртных паров вырвалось из его рта.
— Так точно, господин боцман, мы юнги, — ответил я.
— Так, эти господа из морской школы, — с иронией сообщил он офицеру; затем громко крикнул вглубь корабля: — Штокс!
Через мгновение появился матрос.
— Новые юнги, — сказал ему боцман. — Покажи каждому рундук и койку. Этот (он ткнул пальцем на Янке) пойдёт в носовой кубрик, а малыша проводи в корму, в «синагогу».
Он отвернулся и сплюнул в воду. Штокс послал Янке в носовой кубрик, где обитали ученики и юнги, а меня повёл в корму. По пути я рассмотрел его со стороны.
Это был маленький, худощавый человечек с бледным, угрюмым лицом. Его передние зубы выдавались далеко вперёд, и потому в профиль он напоминал недовольную крысу.
«Синагогой» называли кубрик для матросов в возрасте. Она находилась за грот-мачтой. Это было большое, низкое помещение. Оно создавало впечатление тёмной пещеры, вдоль стен которой справа и слева располагались койки в два яруса, а в середине стоял длинный деревянный стол с двумя скамьями. Солнечный свет, проникающий внутрь через иллюминаторы, отражался от деревянных переборок и светлыми лучами таял в полутьме отдалённой части кубрика. Пахло водорослями, смолой и солёной водой. В полутьме никого не было видно, но при нашем входе на койках кто-то заворочался.
— Вот твоя койка, — указал Штокс в самую глубь пещеры.
Я подошел к койке и бросил на неё свой мешок, а Штокс присел к столу у входа, вытащил газету и стал читать.
— Ты должен ещё показать мне рундук, — сказал я.
Он поднял голову:
— Что ты сказал?
— Я попросил тебя показать мой рундук.
Он встал и направился ко мне. Беззвучно, набычив голову.
— Что-ты-сказал? — повторил он; его слова странно сливались в один непрерывный звук.
— Я попросил тебя…
В следующее мгновение он ударил меня по лицу. Потом снова и снова. Он бил жёстко, тыльной стороной ладони.
— Я научу тебя уважать матросов, болван! — кричал он при этом.
Я был настолько ошеломлён, что даже не пытался защититься.