Работа в кафе не удивила ее. Работать она умела и любила. Ее сразу же назначили поваром-кондитером по выпечке, и теперь целые смены она раскатывала тесто на пирожки, пекла булочки, шанежки и слоенки, глазировала коврижку, стряпала торты — все с завидной быстротой, с умением, терпением и выдумкой. Она любила подумать над своей стряпней, и торты у нее получались — чудо. Там ежик нес на спине корзинку с шишками, лиса ловила петуха, земляника рдела на тонких стебельках, грибы выглядывали из-под листьев. Она легко находила «сюжеты» своих тортов из детства, из леса и сказок, — все получалось словно само собой. На кухне в кафе Тоню быстро признали, как признают рабочие человека, умеющего трудиться. И все-таки она не нашла здесь подруг, да и не умела, наверное, их находить ее привыкшая к самостоятельности и одиночеству недоверчивая душа.
Закончив смену и стоя под дождёво сыплющимся прохладным душем, она с наслаждением ежилась, улыбалась, закрывала глаза, ощущая, как он стучит по плечам, сеет в лицо, скатывается по спине и бедрам, — отдыхала от жара плиты, от гула вентиляторов и, поднимая руки ладонями к сифону в ржавых потеках, видела себя под дождем в поле или посреди дороги. Она любила мыться под душем.
Домой, в общежитие, Тоня всегда шла пешком, потому что ходьба ей нравилась и потому что все женщины в кафе, не отличавшиеся худобой, говорили, что так скорее похудеешь. Но, похоже, никто здесь худеть не старался, ели все, кроме Тони, за обе щеки и зады свои тоже любили, часто звонко шлепали друг друга и хохотали. Тоня уже привыкла не ужинать, обедала чуть-чуть, почти не ела хлеба, но нисколько, кажется, не худела от этого, лишь все время мучительно хотелось есть. Особенно трудно было, когда девчонки из комнаты получали зарплату, притаскивали на ужин колбасу, сыр, консервы, бутылку портвейна и садились пировать, приглашая Тоню принять участие. Они словно бы нарочно поддразнивали ее своим аппетитом.
Среди товарок по комнате не было ни одной, которую Тоня могла бы назвать подругой, — так, просто «девочки», живущие вместе, объединенные временно общей жилплощадью: телефонистка с городского узла связи, почтальон из соседнего почтового отделения и парикмахерша из центральной большой парикмахерской. Их звали Нина, Люда и Галя. Все они тоже были из деревень, с окрестных станций, но почти никогда не вспоминали о доме. Городская жизнь им очень нравилась, и страдали они разве только от того, что было маловато денег для удовлетворения всех городских соблазнов. Нина-телефонистка готовилась поступить в Институт народного хозяйства и, видимо, потому считала, что ей принадлежит первенство в комнате, поглядывала на прочих как неравных ей. Она была недурна — из тех, кого называют хорошенькими и которые от этого, к сожалению, по характеру всегда хуже настоящих красавиц, потому что недостаток красоты возмещают гонором. Нины-телефонистки почти никогда не бывало дома, вечерами она уходила на подготовительные курсы или в кино с друзьями. Друзей было много, и все полуинженеры, полутехники, и один военный — прапорщик, а Нине хотелось офицера. Зато Люда-почтальонка почти всегда была на месте. Придя с работы, она варила суп, кашу, плотно обедала и укладывалась спать, спала и в субботы, и в воскресенья, а просыпаясь ненадолго, расчесывала свои длинные, густые, какие-то лениво-роскошные волосы и глядела в окно. Галя-парикмахерша, самая деятельная и деловая, была вечно озабочена, где взять деньги на новые сапоги из Парижа, на узорные колготки из ФРГ, туфли-платформы из Японии, на парик из Гонконга, шампунь и краску из тех же стран. У нее было множество подруг из числа продавщиц, стюардесс, кассирш и официанток, и все время они что-то доставали, устраивали, меняли и продавали. Девочки из комнаты Тони Чуркиной, в сущности такие разные, были схожи в одном, в одном неуловимо повторяли друг друга: всем им хотелось устроиться по-настоящему, выйти замуж за надежного парня с квартирой, и каждая шла к замужеству своим путем. Одна собиралась поразить избранника высотами образования, другая — лениво-сонными достоинствами примерной домоседки (такие очень часто нравятся), а третья — ослепить всем блеском современной косметики и моды.