Она называет Венечку папа, а Виктора – папа Витя, как бы присваивая ему тем самым второй номер. Виктор не обижается, в свою очередь он зовёт её Лисичкой, и Машка самостоятельно провела параллель: «Папа Лис, а я его Лисичка».
Внешне они совершенно разные: у белобрысой Машки курносенький носик, прямые редкие волосики, светло-голубые глазки, а у Веньки нос идеально прямой и глаза как переспелые вишни. Но приблизительно к полутора годам она стала мимикрировать так, что в поликлинике, в магазине, или на улице никто не сомневается, чья это дочка.
На детской площадке она играет, Венечка сидит, уткнувшись в ноут, когда Маша чего-то нашкодит, жаловаться бегут к нему, даже если она на него не укажет.
Что касается её диеты, режима и нагрузок, его собственная система доведена до совершенства, и Машенька никогда ничем не болеет, за исключением ссадин и ушибов, полученных на прогулке (у нас активная девочка). Разумеется, мы все её любим и балуем, но как-то так сложилось, что в основном это Венечкин ребёнок. О том, чтобы обзавестись ещё хотя бы одним малышом, он и слышать не хочет. Уже устала активно агитировать, слёзно умолять, хитро подкарауливать – всё без толку. Понемножку приучаю себя к мысли, что кроме Маши никого у нас не будет, но трудновато даётся это понимание.
– Наташенька, побойся Бога! У меня, у отпетого гомика, семеро по лавкам будут плакать!
– А в чём загвоздка?! Одно другому не мешает.
– Издеваешься?
– Почему? Мало, что ли, геев детей воспитывают?
– Ну и что они за геи в таком случае? Это же образ жизни, философия. Хочешь быть почтенным патриархом – не морочь людям голову, живи, как все. А если ты весь из себя не такой инакий, то и судьба должна соответствовать.
– Не ожидала от тебя. Ярлыки, ведь, навешиваешь, оперируешь штампами.
– А Лоб правильно определяет: я ханжа. До мозга костей. И вообще, не могу представить, как это – ещё одна Машка.
– Совсем другой человек будет, что ты!
– А вдруг он мне не понравится? Или я ему?
– Уже имеющийся опыт подсказывает, что сие невозможно.
– Ничего подобного! Всё. Не морочь мне голову, хватит с тебя одной Маньки. Скучно стало? На работу возвращайся. Иди, вон в детское отделение и нянчись там сколько угодно. Лев Толстой ты наш в юбке.
– При чём тут Лев Толстой?
– Анекдоты Хармса не читала? Ты что! Почитай! Сейчас найду тебе. Лев Толстой очень любил детей...
Анекдоты, конечно, смешные, но маленький рыженький мальчик по ночам мне снится. Чувствую, не правильно это, что он у меня не родится. Работа, как альтернатива счастливому материнству отнюдь меня не привлекает. Но и в рассуждениях Венечки есть свой резон: и необычного такого парня, как он, мне подавай, и детей целую кучу. Всё сразу иметь невозможно. А роптать грешно – я счастлива. Все мы втроём, вчетвером, то есть, чудесно ладим. Не будь она нестандартной, можно было бы сказать, что у нас образцовая семья.
Утреннее время ужасно быстро бежит. Просыпаюсь, вроде бы, рано, но мышление, что ли, спросонья замедлено: пару раз с боку на бок перевернёшься, чуть-чуть в себя придёшь, глядь, ча́са, а то и двух, как не бывало. К сожалению, в последнее время очень редко удаётся себя поднять к Венечкиному утреннему чаю. И вот, проснувшись раньше обыкновенного, собралась с силами, мобилизовалась, слегка себя обра́зила и вышла поскорей, предвкушая приятную встречу. По дороге на кухню заглянула в детскую, проверила – Маняшка спит. Подошла к закрытой кухонной двери (странно, что закрыто), почуяла запах табачного дыма, и это тоже странно. Виктор не курит, Венечка тем более. Гости у нас, что ли? Прислушалась, чужих голосов, вроде бы не слышно. Хотела уже толкнуть дверь и войти; вдруг Венечка неестественным, каким-то сдавленным голосом говорит:
– Как раз вот это и обсуждается. Я никогда запрещённых приёмов не использовал, но если буду вынужден, то, извини, пойду на всё.
– Лис, да ты что? Ты меня неправильно понял.
– Угрожать не хочу, но я предупредил, ты мои возможности знаешь.
Сердце моё учащенно забилось. Вошла. Постаралась сделать невинный вид.
– Доброе утро, мальчики.
Виктор молча затушил сигарету, встал и занялся кофеваркой. Венечка потянулся через стол, чмокнул меня в висок:
– Доброе утро, как себя чувствуешь? – Голос спокойный, даже слишком.
Я показала ему глазами на Виктора, дескать, что случилось? Венечка, вроде как, не заметил моей гримасы. Виктор поставил передо мной чашку эспрессо. Веня молча протянул ему пепельницу.