Драко Малфой не был идеальным, каким описывали его недалекие министерские сотрудницы. Он был соткан из недостатков, и Гермиона отчетливо видела каждый. Но ни один из них не отталкивал ее — она принимала Драко таким, какой он есть.
Он все время удивлялся, чем мог так ее зацепить. Малфой не раз спрашивал Гермиону об этом, когда они после жаркой близости лежали мокрые и уставшие в ее кровати в башне.
— Я не знаю, Драко, — упрямо повторяла она. — Я даже сама себе не могу ответить. Просто люблю и все. — И она смахивала каплю пота с его скулы большим пальчиком, влюбленным взглядом рассматривая лицо слизеринца. А затем целовала его в мокрый лоб.
И он верил. Хоть это было невыносимо абсурдно, но поведение Гермионы было таким красноречивым для Малфоя, что не оставалось сомнений — она любит.
Как она смотрела на него — всегда с таким трепетом, что не нужно было никаких признаний вовсе. Ее взгляд говорил сам за себя.
Она всегда старалась делать для него все, чтобы он чувствовал себя счастливым. Как родитель души не чает в своем ребенке, так же и Грейнджер всегда беспокоилась о нем, помогала и поддерживала, была на его стороне, даже если он был не прав. Так к Малфою относилась только мама.
И эта гриффиндорская самоотдача Гермионы что-то в нем сломала. То, что давно нужно было сломать, и взамен построить новое.
Перед новогодними каникулами она подарила ему шоколадку из «Сладкого королевства» в качестве презента. Они договорились не обмениваться подарками, но гриффиндорка не могла ничего не преподнести.
— Я не люблю сладкое, Грейнджер, — Драко снисходительно улыбнулся и все-таки взял коробочку со сладостью.
— А ты открой. Но только не сейчас, а когда будешь один. Там для тебя… сюрприз.
В тот же вечер в мэноре перед сном Малфой вскрыл коробку, и вместе с плиткой вытащил небольшой конверт. Письмо. Вот каков ее подарок на самом деле.
…Я так счастлива быть с тобой. Я и мечтать не могла, что ты обратишь на меня внимание…
…Я бываю рассеянна, делаю или говорю что-то не так, но это оттого, что ты очень волнуешь меня. Ты не представляешь, что я чувствую, находясь рядом с тобой. Как же я боюсь потерять тебя…
…Я люблю тебя. Только не спрашивай больше, почему. Я люблю просто так. Люблю тебя такого, какой ты есть, со всеми твоими недостатками…
Драко смотрел на это письмо, как на что-то невероятное, не поддающееся объяснению. И действительно — объяснения тому, почему Грейнджер его так любит, просто не находилось.
В ту ночь он долго не мог заснуть.
Он до сих пор поверить не мог, что все эти слова адресованы ему. Лишь находясь наедине с собой он мог наконец дать волю эмоциям и улыбнуться. Грейнджер сносила ему крышу своими признаниями. Но ей он ни разу не дал этого понять.
Драко был скуп на эмоции. По нему никогда не было понятно, что он чувствует, и Гермиону это жутко раздражало. Гриффиндорка не понимала, нравится ли ему, когда она берет его за руку, когда коротко целует в подбородок. Она боялась сделать что-то не так, чтобы не огорчить Драко. Ссориться с ним категорически не хотелось. Выяснения отношений отнимали все ее нервные клетки.
Гермиона не давала поводов для ревности, не позволяла себе общаться с парнями, держалась от них подальше, потому что Драко не нравилось, когда рядом с ней кто-то был. Исключением стали лишь редкие общие встречи с друзьями в гриффиндорской гостиной. Дин Томас однажды обратился к ней за помощью в домашнем задании, и она с готовностью откликнулась на просьбу, проведя с ним в библиотеке целых два часа. А когда вернулась в башню, Малфой уже ждал ее и тут же заявил, что она повела себя неподобающе и он не хочет больше общаться с ней.
А ведь она всего лишь помогла товарищу.
Гермиона тогда плакала целые сутки, почти не спала, ничего не ела и еле уговорила Драко выслушать ее и понять. Она пообещала ему, что никогда больше не позволит себе такого, лишь бы он не оставлял ее. Грейнджер до смерти боялась его потерять. Хотя и понимала, что полностью ей Драко никогда не принадлежал.
Малфой простил ее, и она поклялась себе, что никогда не посмотрит в сторону других парней. Гермионе казалось, что если он бросит ее, у нее не выдержит сердце.
Каждый раз, когда Драко что-то не устраивало, кровь стыла у нее в жилах. Он будто превращался в ледяную глыбу, к которой невозможно было прикоснуться — от невыносимого холода сводило руки. Малфой никогда не объяснял, что конкретно ему не понравилось, и Гермиона клещами вытягивала из него информацию, попутно осыпая его извинениями и мольбами простить.
Его могла не устроить ее интонация, или отдельная фраза, и Гермионе приходилось долго объясняться с ним.
Драко с самого начала предупредил ее, что он сложный человек. И Гермиона все равно не отказалась от своих чувств, хотя еще слабо представляла, что значит «сложный».
И с ним действительно оказалось тяжело. Но Грейнджер справлялась. Держалась, как стойкий оловянный солдатик.
Об их отношениях никто не знал — Драко запретил ей афишировать их роман. Запретил лишний раз смотреть на него, чтобы кто-нибудь донельзя любопытный не заметил ее овечьи глаза, обращенные в его сторону.
Ламби {?}[овечка, ягнёнок] — так он прозвал Гермиону за ее взгляд: с ноткой испуга, но такой наивный и нежный.
Грейнджер действительно была наивна. Она до последнего верила, что Драко останется с ней. Несмотря на тот факт, что он был помолвлен.
Малфой, надо отдать ему должное, изначально дал ей понять, что сам еще не разобрался в своей жизни и не может ничего ей обещать. А ей и не надо было. Гермиона наслаждалась присутствием Драко рядом и старалась не думать о будущем, хотя в глубине души надеялась, что он не оставит ее. А надежда умирает последней.
К Астории, которая была предназначена ему в жены, Драко питал теплые чувства, но он, скорее, видел в ней сестру, нежели девушку. Именно поэтому в Гермионе теплилась надежда, что Малфой не сможет жениться на той, которую не любит.
Но он смог.
В один майский день Драко сказал Гермионе, что им нужно прекратить общение. И ее сердце бетонной плитой рухнуло куда-то в пятки и разбилось вдребезги.
На ее «почему» он ответил сухое «так надо», и все стало ясно. Он все-таки женится на Гринграсс.
Малфой сразу дал понять, что решения не изменит. А у Грейнджер и не было сил спорить с ним. Ее будто выпотрошили и оставили истекать кровью. В ней что-то умерло в тот день.
Она просила не отталкивать ее хотя бы до конца учебного года. Дать ей время постепенно отвыкнуть. И Драко согласился.
Их встречи стали редкими, общались они на отвлеченные темы. Каждый делал вид, будто ничего не происходит. Они вернулись к тому, с чего начинали — неловкие улыбки, обмен новостями и подготовка к экзаменам. В Большом зале Грейнджер теперь исправно садилась спиной к столу Слизерина, чтобы лишить себя возможности смотреть на Драко. Который теперь совсем ей не принадлежал.
Каждый раз, когда они пересекались, гриффиндорка видела перед собой совершенно чужого человека. Драко вел себя так, будто и не было тех семи месяцев, которые они провели вместе, пусть и втайне от всех. Дружить было уже невозможно.
Гермиона стоически переносила его ледяное спокойствие, безразличный взгляд. Но вечером в своей комнате по возвращении с ужина она падала на кровать, заливала подушку слезами, выла, как раненый зверь, закусывая кулак. Стены давили на нее, люди вокруг давили на нее. Ей отовсюду хотелось уйти, сбежать. Но от себя сбежать невозможно. Отчаяние в ней росло, как раковая опухоль, причиняя все больше боли, заставляя корчиться и молить высшие силы о конце страданий.