Мистер Дэль. Что ни говорите, а мне больно было смотреть на этого молодого человека, когда он стоял перед собранием судей; больно было смотреть на его умное лицо и слышать его смелое, откровенное признание, его борьбу с приобретением знания и конец этой борьбы. Бедный! он не знал, что знание есть искра огня, которую страшно заронить в груды льну! И, о сквайр, понимаете ли вы вопль отчаяния его матери, когда суд произнес приговор, которым он подвергался ссылке на всю жизнь? этот вопль и теперь еще раздается у меня в ушах! И как вы думаете, Леонард, кто вовлек его в это заблуждение? причиной всего зла – мешок странствующего медника. Вероятно, вы не забыли Спротта?
Леонард. Мешок странствующего медника? Спротта?
Сквайр. Да, милостивый государь, Спротта, первейшего бездельника, какого только можно представить себе. Впрочем, и он не отвертелся от наших рук. Представьте себе, его мешок был битком набит трактатами, возбуждающими ненависть ко всякому порядочному человеку, и фосфорными спичками, приготовленными по новейшему способу, – вероятно, для того, чтобы мои скирды изучили теорию произвольного самосозжения. Крестьяне покупали спички….
Мистер Дэль. А несчастный деревенский гений – трактаты.
Сквайр. И то и другое имело благозвучный девиз: «Распространять в рабочем классе народа, что знание есть сила». Следовательно, я весьма справедливо заметил, что знание сожгло мои скирды. Знание воспламенило деревенского гения, – деревенский гений воспламепил других подобных ему неучей, а они воспламенили мои скирды. Как бы то ни было, спички, трактаты, деревенский гений и Спротт, подобру и поздорову, все вместе отправились в Ботани-Бей, и в округе нашем, по-прежнему, спокойно. Теперь, прошу покорно, мистер Ферфильд, извините меня, а при мне оставьте ваше знание в покое. Сжечь такие чудеснейшие скирды хлеба! А знаете ли, Дэль, я подозревал, что вам было жаль этого негодяя Спротта, и когда его выводили из суда, мне показалось, будто вы о чем-то шептались с ним.
Мистер Дэль. Ваша правда, сквайр: я спросил его, чти сделалось с его ослом, – с этим безобидным животным!
Сквайр. Безобидным! Сбил с ног меня в чертополох на лугу моей деревни! Помню, помню. – Ну, и что же он сказал вам?
Мистер Дэль. Спротт сказал мне только три слова, но эти слова вполне обнаружили всю мстительность его характера. Произнося эти слова, он так страшно прищурил глаза свои, что во мне оледенела кровь. «Что сделалось с твоим бедным ослом?» спросил я….
Сквайр. Ну, что же что же он ответил?
Мистер Дэль. «Из него сделали сосиски», отвечал он.
Сквайр. Сосиски! От него это может статься! и верно он продавал их бедным! Вот до чего доходят бедняки, когда начнут слушать таких бездельников, как Спротт!.. Сосиски! ослиные сосиски! (отплевываясь) да это все равно, что есть человеческое мясо…. настоящее людоедство!
Леонард, которого история Спротта и деревенского гения заставила сильно задуматься, пожав руку мистеру Дэлю, попросил позволения побывать у него на квартире и уже хотел удалиться, но мистер Дэль, слегка удерживая его за руку, сказал:
– О, нет, Леонард, пожалуста, не уходите так скоро: мне о многом нужно расспросить вас, переговорить с вами. Я буду свободен очень скоро. Мы идем теперь к родственнику сквайра, которого вы, вероятно, помните: это капитан Гигинботом – Барнабас Гигинботом. Он очень-очень нездоров.
Сквайр. И я уверен, что он очень будет рад, если и вы зайдете к нему.
Леонард. Не будет ли это невежливо с моей стороны?
Сквайр. Невежливо! Спросить у больного джентльмена о его здоровьи? Да, кстати, сэр, ведь вы давно живете в столице и, вероятно, больше нашего знаете о нововведениях: что вы скажете насчет нового способа лечить людей? не вздор ли это какой?
– Какого же именно способа, сэр? Их так много в настоящее время?
– В самом деле много? значит здоровье лондонских жителей в плохом состоянии. Да вот и бедный кузен мой – он никогда, впрочем, не мог похвастаться своим здоровьем – кузен мой говорит, что держит какого-то гами…. гами…. как бишь зовут его, мистер Дэль?
Мистер Дэль. Гомеопат.
Сквайр. Ну да, да, – держится гомеопата. Надобно сказать вам, что капитан вздумал пожить у одного своего родственника Шарпа Корри, у которого много было денег и очень мало печени; деньги он накопил, а печень истратил в Индии. У капитана явились огромные ожидания на огромные капиталы родственника. Смею сказать, что это в весьма натуральном порядке вещей! Но как вы думаете, что случилось потом? Ведь Шарп Корри как нельзя лучше провел капитана! Не умер, да и только: поправил свою печень, а капитан расстроил свою! Не правда ли, престранная вещь? В заключение всего неблагодарный набоб отпустил от себя капитана в чистую отставку. Терпеть не могу больных – сказал он ему; теперь хочет женится, и нет никакого сомнения, что у него будут дюжины детей.