Боря все время хотел скорее пойти в школу. У нас была игра: с портфелем Танечки он шел со мной за руку до ближайшей школы, заходил в нее на несколько минут, затем снова появлялся. Я ждала его у выхода.
В 50-60-е годы книг в свободной продаже не было. Начались подписки на издания. В очереди за подписным Жюлем Верном я, как сейчас помню, стояла всю ночь. Какая-то старушка проходила мимо и спросила: «Милые, а за чем это очередь такая?» Чья-то домработница, приплясывая от холода, фыркнула: «„Детей капитана Гранта" будем читать, бабушка». Так в нашем доме появились 12 томов Жюля Верна. Их и стал читать Боря.
В шестидесятом году мы приняли решение разъехаться с родителями мужа и съехаться с моей мамой, которая бы полностью взяла на себя заботу о внуке. Мы разменялись и переехали в Московский район, в двухкомнатную квартиру в доме на Алтайской улице, неподалеку от монументального здания Дома Советов. Боря жил в одной комнате с бабушкой, мы с мужем — в другой.
Первого сентября Боря пошел в школу. До этого он с упоением читал Верна, капитан Немо был для него кумиром. Поэтому я попросила мужа прислать Боре 1 сентября радиограмму от Немо. Боренька собирался, уже готов был идти на линейку, как вдруг раздался звонок. Вошел почтальон и вручил ему радиограмму. Прочитав: «Мой мальчик, с гордостью слежу за твоими успехами. Капитан Немо», Боря покраснел, затем побледнел. Я подумала, уж не перегибаю ли я палку своими фокусами. Потом мы отправились на праздничную линейку. А когда Боря вернулся из школы, я спросила его, как ребята реагировали на то, что капитан Немо прислал ему телеграмму. Боря расстроенно ответил, что никто из его одноклассников не знает, кто такой капитан Немо.
Эта короткая история очень показательна. Боре с самого начала было трудно общаться с одноклассниками, и он мне на это жаловался. Я сказала: «Пойми, для своих лет ты очень развитый мальчик». Он спросил: «Мама, а нельзя ли затормозить мое развитие?» Ему важнее было играть с ребятами. В итоге все утряслось, у Бореньки появилось много друзей и товарищей по играм-прогулкам. До школы у него друзей не было, в детский садик он не ходил.
Я хотела устроить Борю в английскую спецшколу. Но у нас никак не получалось туда поступить. Боря ходил в ту, что была прямо под нашими окнами. Я думала, что, может быть, его возьмут в спецшколу во второй или в третий класс. Год за годом, с первого класса по восьмой, я держала ему преподавателя по языку. Так он выучил английский. У нас с Борей были регулярные совещания в ванной. Во время одного из таких совещаний он предложил учить английскому и меня. За 20 копеек. Теперь думаю, почему я этого не сделала? Знала бы сейчас иностранный язык! Он мне регулярно пересказывал какие-то разговорные темы с английским произношением. Мне это так нравилось, я так хохотала. А он обижался и говорил мне: «Ну мама, ты же можешь быть серьезной!»
Мои друзья-филармонисты были в Америке и привезли нам оттуда пластинку «Вестсайдская история». Партийные руководители запретили им ходить в США на просмотр этого фильма. Но они все равно его посмотрели и все равно привезли нам эту пластинку. Боря в то время был классе в третьем, то есть английский знал довольно прилично. И вот мы с ним гуляли, и я его просила: «Боренька, спой мне сцену в гараже». И он мне пел этот отрывочек.
Прошел слух о том, что существует группа, по которой весь мир сейчас сходит с ума. И называется она «Битлз». К нам пришел кто-то из друзей и принес послушать их пластинку. Было так смешно. У них там наивно играла губная гармошка. И из-за этого весь мир с ума сходит? Я не могла понять, в чем вся соль. Но Борька был потрясен этой музыкой. Он сказал, что родился во второй раз в тот момент, когда услышал «Битлз». С тех пор главными его стараниями было достать пленки или кассеты с их записями.
Я очень любила театры и старалась Борю в них почаще водить. Когда сыну было лет шесть, я отправила его с бабушкой на балет в Малый оперный. Но балет не произвел на него особенного впечатления. Первый акт он все время шепотом ругался, во втором начал бабушку пинать ногами — после этого они с балета ушли. Зато драматические спектакли ему очень нравились. Все, что шло тогда в Ленинграде, мы пересмотрели.
Когда Бореньке было уже около 12–13 лет, мы стали на лето снимать дачу в Сестрорецке. Я приезжала к нему, он встречал меня на велосипеде, его джинсы были ободраны до колена, сам — до пояса голый, в монисто из ракушек, длинные волосы. Мама спрашивала: «Тебе нравится, как он выглядит?» Я искренне отвечала: «Очень нравится».
Однажды, когда Боре было уже к 14 годам и мы по-прежнему снимали дачу в Сестрорецке, я вышла из электрички и увидела, что вход в кинотеатр весь облеплен детьми. Оказывается, шел фильм «Фантомас», а детей до шестнадцати лет не пускали. Они буквально рыдали перед кассами. Я заметила девочку всю в слезах, она плакала перед билетершей и причитала: «Мне шестнадцать, мне шестнадцать». Я подошла к ней, спросила: «Не пускают?» Она подняла на меня мокрые глаза и с чувством разделенного горя произнесла: «А вас тоже не пускают?» Я подумала: что-то меня ждет на даче… Действительно, как только я зашла в дом, я увидела, как Борька мечется по комнате взад-вперед. Идет «Фантомас», а он не может его посмотреть. Я сказала: «Если хочешь — добивайся. Я тебя одену девушкой, девушкой ты сойдешь за шестнадцатилетнюю». Он пытался возражать, что ничего не выйдет, но мы все-таки попробовали. Я надела на него свой плащ, повязала косынку, накрасила губы. И мы отправились в кино. Он шел и шипел от неудовольствия. Однако билеты мы купили. Подошли к билетерше, та неодобрительно посмотрела на Борю и отчитала его: «Такая молодая, а губы накрашены!» Я так и рассчитывала, что это отвлечет внимание. Мы прошли в кинотеатр, сели на места. Боря не верил своему счастью.