- Ну что, нагулялся, сучка?!
Shit, да какого?!! Я-то с какого сучка?
- Отвали, урод! Тебе бы так погулять…
- Сучка… Подстилка… Похотливая тварь, видел бы ты себя… Морда вся в помаде… рубашка расстегнута… Хорошо оторвался, блядь?!
От изумления, от его наглости я просто немею. Shit, ты еще смеешь ревновать?!
- Мелкая, грязная, ненасытная шлюха… Я тебя мало трахаю?! Тебе не хватает?! Хорошо, сейчас получишь еще….
Грубым пинком отправляет меня на диван, придавливает своим весом… Яростно пытаюсь отбиваться, но он как будто даже не замечает моего сопротивления. Shit, какой же он все-таки сильный… Быстро, ловко расстегивает мои брюки, стаскивает вместе с бельем до колен. Все, мои ноги почти бесполезны, они спутаны штанами. Рубашку он просто перекидывает мне через голову, стараюсь ее стряхнуть, но мешают застегнутые манжеты. Черт, руки теперь тоже все равно, что связаны… Одним движением переворачивает меня на живот, наваливается сверху…
Отрывисто, бессвязно матерясь, грубо трахает… Выходит из меня полностью, тут же вставляет снова… намеренно делает это резко, неаккуратно, стараясь причинить как можно больше боли… Мне, и правда, чудовищно больно. Болит в заднице, больно бедрам, в которые он крепко вцепился. Самое главное, больно душе… В памяти вдруг всплывает картина: я и он, на полу, у печки… бережные касания… волнующие слова… От этого становится в десять, в сто раз больнее, мозг не выдерживает этой боли, воспоминание съеживается и куда-то прячется, я снова один на один с ужасной реальностью. Реальностью, в которой Тор, нет, чертов гребаный террорист, жестоко насилует мои душу и тело, осыпает грязными оскорблениями… Разумеется, нет и речи о том, чтобы я кончил, я даже не возбуждаюсь, вообще ничего не чувствую, кроме боли и отвращения.
В какой-то момент мой рассудок подергивается черной дымкой. Делаю над собой усилие, чтобы оставаться в сознании. Наверное, если бы я отключился, для меня было бы лучше, но я не хочу. Я должен все это запомнить. Боль, унижение, чувство беспомощности. Я должен накрепко это запомнить, чтобы не дать слабину, когда эта хитрая сволочь снова подкатится ко мне. Стараясь удержать себя от падения в беспамятство, вожусь с манжетами. Надо все-таки попробовать освободить руки. Черт, петли такие тугие…
Чувствую спиной, как напряжены мышцы его пресса. Подонок пытается сдержать оргазм, чтобы мучить меня как можно дольше. В конце концов он все же кончает, тут же переворачивает меня на спину, бегло осматривает мой живот, ощупывает подо мной диван.
- Что, бляденыш, даже не кончил? Все потратил… Яйца совсем пустые?
- Иди на хуй, дерьмо…
Мне наконец-то удается выпутаться из рукавов, но он тут же перехватывает оба моих запястья одной рукой, придавливает их к дивану у меня за головой, наваливается коленом на ноги. Обхватывает пальцами мой вялый член.
- Ничего, сучка, ты у меня кончишь…
Не хочу, не хочу!.. Черт, кончить сейчас, от его руки, после такого… это так… унизительно… так грязно… Он и делает это для того, чтобы меня унизить, чтобы окончательно растоптать… Дать почувствовать, что я в его власти… Не дождешься, урод… ничего у тебя не получится… Но у него все-таки получается. Этот подонок так хорошо знает мое тело, он делает все как надо. С ужасом чувствую, как сквозь отвращение и отчаяние, сквозь боль в истерзанном теле пробиваются предательские импульсы возбуждения… Стягиваются внизу живота… Мелкими волнами прокатываются по телу… Корчась от стыда, захлебываясь злыми рыданиями, выплескиваюсь ему в руку. Он тут же меня отпускает. Почувствовав свободу, влепляю ему хлесткую звонкую пощечину. Моментально получаю в ответ смачный шлепок перемазанной в моем семени ладонью. Щека взрывается резкой болью. Размазываю по лицу собственную сперму. Это я тоже запомню.
Он встает, не глядя на меня заправляет в брюки выбившуюся рубашку, застегивается. Низко наклоняется надо мной, всматривается в лицо. Сволочь, что ты пытаешься там разглядеть? Хочешь понять, насколько мне больно? Как сильно я унижен? Не волнуйся, ты хорошо поработал.
Он выпрямляется. Презрительный взгляд сверху вниз:
- Какая же ты все-таки дрянь. А я… я дурак.
На пороге комнаты снова поворачивается ко мне:
- Не попадайся мне на глаза. Видеть тебя больше не хочу.
После его ухода со мной случается дикая, рвущая в клочья душу, истерика. Я не рыдаю, я просто вою, как зверь. В отчаянье катаюсь по дивану, кусаю руки, впиваюсь в себя ногтями, пытаясь телесной болью заглушить душевную. В памяти то и дело вспыхивают картины недавнего ужаса вперемешку с видениями былого короткого счастья, чудовищный, мучительный калейдоскоп. Неужели все это действительно со мной? Лучше бы я, и правда, угорел прошлой ночью…
Выбившись из сил, затихаю, какое-то время лежу, как труп, такой же неподвижный и застывший внутри. Только трупы не плачут, а у меня из глаз слезы так и текут. Если бы не они, сходство было бы полным. Наконец, отыскиваю в себе силы сесть, разуваюсь, до конца стаскиваю брюки. Плетусь в душ. Надо привести себя в порядок, попытаться смыть этот кошмар, что-то сделать с задницей, она до сих пор кровит, этот ублюдок сильно меня порвал. В ванной старательно отворачиваюсь от зеркала, не могу сейчас на себя смотреть, да в него много и не увидишь, оно маленькое и старое, помутневшее от вечной сырости. Все же мельком успеваю заметить, что у меня на шее до сих пор болтается галстук. Так дико смотрится на голом теле. Вид петли со свободным, легко скользящим узлом наводит на всякие нехорошие мысли. Быстро сдергиваю галстук и отшвыриваю подальше.
Долго стою под душем. Струящаяся по лицу вода смешивается со слезами, прячет их, делает невидимыми, а, значит, как бы несуществующими. Удивительно, но почему-то это помогает успокоиться. Даже нахожу в себе силы помыться. Порывшись в аптечке, обрабатываю попу перекисью, потом синтомициновой мазью, на всякий случай запихиваю между ягодицами марлевую салфетку. Все. Кажется, буду жить.
***
Ложась в постель, боюсь, что не смогу уснуть, а если удастся, то всю ночь будут мучить кошмары. Но засыпаю на удивление быстро и до самого утра сплю, как бревно, в одной позе и абсолютно без сновидений. Наверное, я слишком измучился. Утром просыпаюсь от назойливого пиканья мобильного. Машинально выключаю будильник и снова проваливаюсь в глухой, похожий на смерть, сон. Когда снова открываю глаза, на часах восемь пятнадцать. Подскакиваю в постели. Черт, проспал! Мне же к девяти надо в офис! Тут же снова опускаюсь на подушку. Не надо. Мне туда вообще больше не надо. Ни к девяти, никогда. Я ни за что туда не пойду, даже если бы он не сказал, что не желает меня больше видеть. То, что мне сейчас действительно нужно – решить, что делать дальше.
Сегодня я совершенно спокоен. Вчерашние слезы как будто высушили мое вязкое тухлое болото. С ними из него вытекла живая, горячая влага чувств. Остались только горечь и грязь, застывшие в тяжелый холодный ком. Он давит на сердце, царапает его острыми ледяными краями, но хотя бы не душит. Так что голова работает четко. После недолгих раздумий решаю, что мне надо уехать из Москвы. Мне душно в одном городе с этим негодяем. Кроме того, в издательстве мне больше не работать, об этом не может быть и речи. Получается, ко всему прочему, я теряю эту квартиру, а другое жилье в Москве мне просто не по карману, разве что совсем уж паршивое. Конечно, здесь больше шансов найти работу, но даже это не останавливает меня в моем желании быть как можно дальше от чертова гребаного Террориста. Значит, решено – уезжаю. Осталось понять, куда.