Граф взметнул полой плаща, развернувшись и медленно двинувшись в сторону ступеней. Фон Кролок даже не потрудился удостовериться – точно знал, что сын последует за ним и не осмелится перечить. Приказы Главы нерушимы. Для всех.
Блондин сжал кулаки, оставляя на внутренней стороне ладоней глубокие кровоточащие отметины. Он в отчаянии попытался было еще раз воспользоваться своим ментальным даром, но едва слышное и злое: «Герт…», раздавшееся от входа в замок, заставило аристократа тут же отказаться от этой попытки. Он судорожно вздохнул и стрелой влетел в замок перед отцом, даже не удосужившись соблюсти приличия и манеры. Граф лишь покачал головой и, так и не взглянув более на растерянного Альфреда, скрылся в тени каменного замка, растаяв, будто и не было. Тяжелая дверь захлопнулась. Отсчет пошел.
***
Альфред стоял на границе «миров», между двумя коваными створками ворот, и тупо считал секунды.
Одна… две… три…
Несмело чирикнула в чаще какая-то пичужка.
Четыре…
Треснула, задетая мелким зверьком, веточка…
Пять…
Время неумолимо утекало, а в голове было пусто. Будто бы это не Ал стоял здесь, где ему грозило быть раздавленным с двух сторон коваными прутьями, и словно не его касалось все то, что будет с его жизнью далее. Предсказуемое и одинокое существование в своем домишке, подслащенное все большими дозами алкоголя. И, если граф не соврал, то вполне возможно, что Альфред либо замерзнет в лесу спьяну через какое-то время, либо… потеряет способность внятно соображать и снова попытается вернуться в замок. Итог один: смерть. Хоть так, хоть так. Надежды на помощь колдуна были скорее отговоркой самому себе. Жалкой попыткой найти выход и сбежать от того, что давно уже жило в самом сердце. Хотя и отрицалось изо всех сил сознанием.
Юноша мучительно поднял глаза на махину Замка.
Герберт… Герт.
Это манерное вертлявое недоразумение, являющееся по совместительству самым страшным хищником в мире. Назойливый блондин, что своими выходками доводил Альфреда просто до белого каления. Томный слащавый аристократишка, который так открыто демонстрировал свою симпатию и вожделение.
Сюрреализм на грани фантастики. Бред пациента с помутившимся рассудком. Да, все верно. Ал, возьми же себя в руки! Сны снами, а реальность реальностью. Ты, по своей глупости сам забравшийся в логово к хищнику, счастливой случайностью избежал трагической кончины. Радоваться бы…
Юноша некстати вспомнил кокон из объятий, в который вампир заключил его, сидя на кровати и крепко прижимая к своей груди. Вместо ожидаемой брезгливости и возмущения после подобной «картинки», пришло чувство защищенности и какой-то тихой тоски. Будто бы, допущенный один раз к чему-то столь сокровенному и настоящему, Ал вынужден был вновь возвращаться в серый безликий мир, где все заранее предопределено, предначертано и предсказуемо. Где до хрипоты одиноко. Где не ясно вообще, существуешь ли ты или тебе это только кажется. Где потихоньку сходишь с ума, ожидая неминуемой кончины. А то и сам желаешь ускорить ее. Ибо все теряет краски. Вкус. Цвет. Запах. Смысл. И лишь телесная оболочка зачем-то передвигает руки-ноги в пространстве, выполняя что-то, что от нее ожидают. День за днем. Потому, что так было всегда. Потому, что так правильно. Потому, что безопасно. Потому что, будь добр довольствовать тем, что есть и не высовываться. Приноси пользу обществу и живи по заветам отцов.
«Бог терпел и нам велел…»
Иногда Альфреду казалось, что эти слова писания имели совсем другой смысл. Что Господь отнюдь не желал своим детям душевных и сердечных мук, вынуждая их слепо подчиняться тому, что отживало свое. Запрещая и порицая искренние привязанности, если они не приносили вреда другим людям. «Градируя» любовь на «правильную» и «неправильную». «Достойную существования» и «недостойную».
Конечно, все это деревенский юноша никогда не озвучивал вслух, не без оснований опасаясь мести со стороны особо фанатичных селян. А то и обвинений в служении темным силам. Только, когда человек начинает думать своим умом, а не слепо верить всему подряд, процесс развития остановить уже невозможно. Если ты начал ставить под сомнение аксиомы и задаваться вопросами – простое «верь» и «потому что» - тебя не удовлетворит более.
А секунды, меж тем, продолжали неумолимо утекать в прошлое. Время было на исходе. Решение следовало принимать незамедлительно. Осталось лишь одиннадцать секунд из отведенных ему тридцати…
Альфред в отчаянии гнал от себя воспоминания, которые накатили приливной волной, стоило вампирам скрыться с глаз.
Пухлые прохладные губы. Мягкие светлые волосы, которые хотелось перебирать пальцами. Ощущение скрытой мощи в гибком и статном теле, что нагло прижималось все ближе и ближе. Отблеск смутных ответных желаний. Пьянящие пузырьки эйфории в крови и, не свойственная Алу, смелость. Легкость, будто какие-то сдерживающие кандалы, наконец, спали и можно было расправить крылья. Можно взлететь… Убраться от селян, которых он, попросту, «перерос». Устремиться душой туда, где поймут… Где примут…
Двадцать четыре…
Хроносу не было дела до метаний простого деревенского парня, который, благодаря темно эльфийскому вину, сам того не зная, опередил развитие людского сообщества на долгие годы вперед. Вырос сознанием, отбросив шелуху и научившись слышать тихий голос своей души.
Двадцать пять…
Принять столь резкий скачок изменений в самом себе было непросто. Мозг все еще продолжал мыслить старыми категориями, не умея перестроиться на новый лад в экстренно-короткие сроки.
Двадцать шесть…
А, если на секундочку представить… Просто представить… Само устройство… Сам процесс протекания будней… Жить человеку с вампирами… Не бывает. Не нормально. Исключено. Никак не возможно. Привыкать спать днем, а бодрствовать ночами? Делать свои артефакты при свете луны и свечей? Чем питаться, позвольте узнать?
Двадцать семь…
Вкус другого юноши на своих губах… Глаза, глядящие, кажется, в самую душу. Отчаяние и мольба, что мелькнули в последнем взгляде Герберта, что тот метнул на Ала, прежде, чем скрыться в замке, подчиняясь воле Отца. Взгляд вампира, который так и не применил к простому человеку свою силу. Не захотел остаться в памяти Альфреда бездушной машиной для удовлетворения собственной похоти. Впервые выбрал не себя, проявляя таким образом всю глубину своей (пускай и специфической) привязанности. Не сумев по-иному доказать свою любовь…
Двадцать восемь…
Альфред с мУкой развернулся вполоборота в сторону своей деревни. Показался первый луч солнца. Начинался новый день, который, в любом случае, делил жизнь юноши на «до» и «после». И только от выбора Ала зависело будущее двоих представителей абсолютно разных разумных рас. Счастье двух существ, по воле насмешницы-Судьбы связанных столь крепким чувством. Чувством, до которого остальная «планета» просто еще не доросла.
Двадцать девять…
…
КОНЕЦ.