НЕОТСТУПНЫЙ
Дворовые сплетницы говорили: «Он ходит за ней как тень».
На то они и сплетницы, чтобы ничего не смыслить и попусту молоть языком. Разве может тень понимать с полуслова, говорить «брось, все обойдется» в горестные минуты и заступаться, если человека обижают! Тень волочится сзади, как хвост, или норовит забежать вперед, или навязчиво шагает рядом. Но стоит солнцу спрятаться за тучу — тени нет, исчезла.
Он не был тенью. Он был неизменным спутником, верным другом, молчаливым рыцарем. Когда он уходил, ей сразу начинало чего-то недоставать: улицы становились уже, солнце светило вполсилы, не хватало травы, листьев. Словно уходя, он забирал с собой свою половину мира. Зато когда они были вместе, все приходило в норму: и улицы, и солнце, и трава.
Они никогда не договаривались о встрече. Но всегда случалось, что они одновременно выходили во двор или же сталкивались на улице. Словно подавали друг другу тайный сигнал. При встрече они не проявляли радости, а держались так, словно вообще не расставались.
Его звали, как римского императора, — Клавдий. Но император был здесь ни при чем. Это редкое имя ему дали в честь прадеда, погибшего еще в русско-японскую войну в начале века. Когда прадеда окружили японцы, он поджег пороховой погреб и ценой своей жизни убил несколько десятков вражеских солдат…
А ее звали просто Таня.
У них были свои владения: улицы и двор. Все остальное уже не принадлежало им и было отделено строгой границей, которую они никогда не решались нарушить. Но им вполне хватало двора и улиц. Они часто выходили из полукруглой арки ворот и попадали в шумный, людный город. Здесь они знали каждый дом, каждый сквер, каждую будку с мороженым, будто выучили их наизусть. И все же, как ни знаком был город, они делали все новые открытия. Иногда они натыкались на совсем незнакомый дом, иногда попадали в невиданный переулок. В эти минуты они чувствовали себя путешественниками и давали открытиям свои имена. Переулок «Старичок», площадь «Ватрушка», сквер «Лужайка». Так в городе появилось много необычных названий, 6 которых никто и не подозревал.
В этот день он долго ждал Таню на улице. Он знал, что рано или поздно она появится. И она появилась. Он увидел ее издали и сразу почувствовал, что случилось что-то неладное. Ее глаза были полны слез, и ей стоило усилий, чтобы не дать слезам вырваться наружу.
Таня не останавливаясь прошла мимо него. Он нагнал ее и зашагал рядом. Он смотрел на Таню, а она глядела куда-то далеко вперед и губы ее слегка дрожали.
— Ты что? — спросил он Таню.
Она ничего не ответила. Только ускорила шаги, словно хотела уйти от его вопроса.
— Ты что?
Он легонько потянул девочку за руку. Она не отдернула руку, но продолжала молчать, будто потеряла дар речи и не могла произнести ни слова.
— Тебя кто-нибудь обидел?
Девочка утвердительно мотнула головой.
— Кто?
У него не хватало терпенья дать Тане успокоиться. Он немедленно требовал ответа.
— Кто?
Девочка остановилась. Подняла на него глаза. Потом отвернулась в сторону и, будто не ему, а кому-то другому, сказала:
— Мать!
Это слово прозвучало жестко и холодно, словно было сделано из металла. Оно не имело ничего общего со словом «мама».
Что она тебе сказала?
— Она ударила меня. По щеке…
Клавдий почувствовал, как по его телу прошел электрический ток, словно его тоже ударили по щеке и лицо горит от удара. Ему стало больно от своего бессилия.
Таня заметила, как ее друг изменился в лице. Теперь он смотрел в одну точку и мучительно думал, что делать. Она никогда не видела его таким бледным и встревоженным и, забыв о своей обиде, спросила:
— Что с тобой?
Он не ответил. Крепко сжал Танину руку и сказал:
— Жди меня здесь. Я сейчас.
И побежал, не оглядываясь и не разбирая дороги.
Через три минуты он стоял перед Таниной дверью, сжав кулаки, красный, в фуражке, съехавшей набок. Он слышал, как в ответ на звонок в глубине квартиры раздались тяжелые торопливые шаги. Шаги отдавались в сердце. Они приближались, как снаряд, когда хочется зажмурить глаза и прижаться к стене. Но Клавдий не закрыл глаза и не сдвинулся с места. Он стоял прямо, до боли сжав кулаки, словно готовился к бою.
Дверь отворилась. На пороге стояла полная круглолицая женщина с желтыми волосами. Ее строгие глаза вопросительно смотрели на незваного гостя. Это была Танина мать, которая ударила ее по щеке. Она смотрела холодно и спокойно, как будто ничего не произошло. Она ждала, что Клавдий поздоровается и скажет, что ему нужно.
Мальчик с ненавистью посмотрел на Танину мать и сказал:
— Вы не смеете ее бить!
— Вот как, — сказала желтоволосая женщина, и глаза ее стали еще холоднее. — Это что еще за заступник?
— Вы не смеете ее бить, — повторил Клавдий.
— Да я тебя самого… — вырвалось у женщины, и она шагнула вперед, словно собираясь ударить защитника своей дочери.
Он не отступил. Он стоял на месте, полный решимости, и в упор смотрел на Танину мать. И эта решимость поколебала женщину. Она опустила руку и вызывающим голосом спросила:
— А, собственно, какое тебе дело? Это моя дочь, и я воспитываю ее так, как нахожу нужным.
Незаметно для себя женщина заговорила с мальчиком, как со взрослым, более того — она как бы оправдывалась перед ним. Потом она рассердилась, что поставила себя на одну ступень с этим наглым мальчишкой, и повысила голос:
— Я ее мать, а ты кто? Что ты суешь нос не в свое дело? Что ты врываешься в чужой дом?
Она засыпала его злыми вопросами. Вопросы летели один за другим. Клавдий не мог ответить ни на один из них, да Танина мать и не ждала ответа. Когда она умолкала, чтобы перевести дыхание, он с упорством повторял свои слова:
— Вы не смеете ее бить.
Эти слова были острыми и беспощадными. Они больно били в одну точку, и Танина мать не могла парировать эти удары. А он стоял перед ней все такой же непоколебимый, со сжатыми кулаками, готовый простоять так вечно.
Танина мама вдруг умолкла. Накал ее гнева остыл.
Теперь она смотрела на мальчика скорее с любопытством, чем со злостью. Неожиданно она сказала:
— Что мы с тобой объясняемся на лестнице! Зайдем в дом.
Клавдию захотелось крикнуть, что он не желает заходить в дом, где людей бьют по щекам. Но им овладело желание хоть одним глазком посмотреть, где живет Таня. И он послушно переступил границу.
В доме с Таниной мамой произошла перемена. Она уже не кричала и не старалась сделать ему больно.
Она сказала:
— Раз пришел в гости, давай пить чай.
Он не приходил к ней в гости. И какой там чай! Разве сейчас до чая? Но весь поворот событий был таким неожиданным, что мальчик невольно повиновался этой чужой женщине с желтыми волосами.
— Проходи на кухню, а то у меня не убрано. Я ведь только с работы…
Клавдий никак не мог понять, почему его гнев перегорел и почему он послушно идет за человеком, которого ненавидел и презирал.
В кухне было светло. Гладкий кафель, светлые шкафчики сверкали зимней белизной. Танина мама усадила гостя на табуретку и стала ловко расставлять чашки, доставать варенье, заваривать чай.
При этом она все время говорила с Клавдием, словно боялась, что если замолчит, то он встанет и уйдет.
— Как тебя зовут?
— Клавдий.
— Какое странное имя… Ты с Таней учишься?
— Я живу в этом доме.
— Вот как? А почему я тебя не видела? Ты какое варенье любишь: клубничное или из черной смородины?
Клавдий сидел на кончике табуретки и внимательно наблюдал за женщиной, хлопотавшей на кухне. Он обратил внимание, что у нее усталое лицо и среди жёлтых волос проступают седые нити. Движения у нее были уверенными и вместе с тем торопливыми. То ли она спешила напоить его скорее чаем, то ли вообще привыкла к вечной спешке.
Мальчик не мог понять перемены, которая произошла с Таниной мамой. Он настороженно смотрел на нее и вдруг уловил в чужом лице знакомые черты своей подруги. Это открытие почему-то обрадовало его. И ему стало легче.