— Слушаюсь, мисс, будет сделано. Только прошу вас, мисс, доктор велел вам оставаться в постели.
Белла торопливо вышла, затворив за собой дверь. Я выскользнула из постели, внезапно испугавшись, уж не заперла ли она меня на замок. Но дверь легко отворилась — в обшитый темными панелями коридор, где не было видно ни души, кроме удаляющейся Беллы.
Я закрыла дверь и приблизилась к шкафу. Вкус в одежде у Люси Эштон почти полностью совпадал с моим: она тоже предпочитала артистический стиль; ее голубое дорожное платье из шерсти было копией моего серого, и, когда я приложила его к себе, даже без зеркала стало ясно, что оно мне в самый раз. Даже метки для прачечной в точности походили на мои: маленькие хлопчатые ярлычки, пристеганные к подкладке, с аккуратно вышитыми на них голубыми буковками «Л. Э.». Если бы мне предложили экипироваться для путешествия, я не смогла бы сделать лучшего выбора.
Я снова невольно возвратилась к мысли, что Люси Эштон не иначе мой двойник, а потом опять сообразила, что это никоим образом не объясняет, почему я нахожусь здесь. Я предприняла очередную отчаянную попытку пронизать умственным взором черный провал в памяти, но немного погодя одно обстоятельство вернуло меня к сиюминутной действительности: я вдруг осознала, что в чемодане Люси Эштон нет ни кошелька, ни ювелирных украшений, ни колец, ни денег.
Недоставало там и еще двух вещей (хотя оно и понятно, ведь чемодан-то был не мой): доставшейся мне от матушки броши, с которой я никогда не расставалась, и подаренного тетушкой бювара, где хранился мой дневник, который я вела с шестнадцати лет. Бювар представлял собой портфельчик четвертного формата из мягкой голубой кожи, с двумя золотыми застежками и замочком — ключ от него я всегда носила на серебряной цепочке на шее, но сейчас его при мне не было.
Почему-то утрата ключа заставила меня со всей ясностью понять, в сколь отчаянном положении я нахожусь. Силы меня покинули, и я в изнеможении присела на край кровати. Как раз в этот миг в дверях появился доктор Стрейкер, а следом за ним зашла Белла с ведром угля.
— Мисс… Феррарс, — строго произнес он, — вам следует лечь и оставаться в постели. Я приказываю вам как ваш лечащий врач. О вашем отъезде не может быть и речи, вы еще слишком больны.
— Но, сэр…
— Довольно, прошу вас. Телеграмма отправлена, как вы просили. Когда придет ответ, я вам сообщу.
С этими словами доктор Стрейкер повернулся и широким шагом вышел прочь.
— Белла, — пролепетала я, когда служанка стала поправлять на мне одеяла, — я не нашла кошелька и броши — она в такой красной бархатной коробочке, очень ценная вещь. И еще бювара из голубой кожи. Ты их нигде не видела?
— Нет, мисс, не видела. Я принесла все, что было в вашей комнате.
— Но у меня должны были быть при себе деньги! — в отчаянии воскликнула я. — Иначе как бы я сюда приехала?
— Вы дали мне шестипенсовик, мисс, когда еще плащ не сняли. Может, кошелек там?
Белла пошарила по карманам плаща, но обнаружила лишь пару перчаток.
— Вы же не думаете, что я взяла, мисс? — встревожилась она.
— Нет, Белла. Но кто-то взял вместе с брошью и бюваром — с ними я никогда не расстаюсь.
— Не знаю, право слово, мисс. Мы здесь все девушки честные. Может, вы сами припрятали куда-то свои вещи, мисс, и… и запамятовали? Прошу прощения, мисс, но мне надо идти.
Вопрос так и остался без ответа. Потеряв всякую надежду сбежать отсюда сегодня же, я неподвижно лежала в постели, одолеваемая сумбурными мыслями и ощущая холодок ужаса под ложечкой. За окном медленно смеркалось, и незаметно для себя я заснула. Разбудил меня яркий свет фонаря, ударивший в лицо: у кровати стоял доктор Стрейкер.
— Боюсь, мисс Эштон, вам нужно приготовиться к потрясению. Телеграфируя ваше сообщение мистеру Джозайе Редфорду, я взял на себя смелость спросить, слышал ли он когда-нибудь о некой Люси Эштон. Вот его ответ:
«ЛЮСИ ЭШТОН СЛЫШУ ВПЕРВЫЕ ТЧК ДЖОРДЖИНА ФЕРРАРС ЗДЕСЬ ТЧК ВСЕЙ ВИДИМОСТИ ВАША ПАЦИЕНТКА САМОЗВАНКА ТЧК ДЖОЗАЙЯ РЕДФОРД».
Той ночью меня усыпили с помощью хлоралгидрата, а когда я выплыла из черной бездны забытья, все тело у меня ломило и во рту ощущался дурной привкус. Не знаю, объяснялось это остаточным действием снотворного средства или всей совокупностью пережитых накануне потрясений, но в голове у меня стоял туман, и в нем смутно ворочалась одна-единственная мысль: наверное, доктор Стрейкер отправил телеграмму какому-то другому Джозайе Редфорду. Белла принесла мне завтрак, к которому я не притронулась, и зеркало, в котором я увидела осунувшееся мертвенно-бледное лицо с синяками под глазами, почти неузнаваемое. Доктор Стрейкер сейчас придет, доложила Белла, вычесывая колтуны из моих волос; мне велено оставаться в постели, и нет, одеваться нельзя ни в коем случае. Таким образом, мне пришлось ждать в ночной рубашке и шали, пока врач не появился у моей кровати, с видом даже более веселым, чем накануне.