В самом доме камеры, слава богу, только на входе и в отцовском кабинете.
Я, сдерживая рвущийся смех, наблюдал в зеркало, как Влад пересекал холл с непроницаемым, как и положено дубу, лицом.
– А женские прелести тебе, жалкий дрочер, только в порнушках светят, – шипя, изрекла, как проклятье, Жанна.
– Да ну? – ухмыльнулся я и посмотрел ей в глаза.
Господи, где только отец откопал такую непробиваемую дуру?
И в тот же миг её ликующий взгляд сменился растерянностью, почти страхом, словно Жанна что-то почувствовала. Только поздно она спохватилась – в следующую секунду я с силой рванул полы её халата в стороны.
Она взвизгнула, попыталась поймать их, но я тут же крутанул её на месте. Взялся со спины за воротник и полностью сорвал с неё халат. Комом швырнул к ногам. На ней оказались одни лишь стринги – тонкие красные тесёмки, которые я одним рывком сдёрнул и тоже отбросил в сторону. Сунув руки в карманы, отступил на шаг, чтобы со стороны оценить «женские прелести». Чуть склонил голову набок, с ухмылкой разглядывая её тело.
Прижав одну руку к груди, а вторую – к "земному раю", она повернулась ко мне и истошно заверещала:
– Сволочь! Псих! Подонок! Извращенец!
Покрасневшее лицо её перекосилось. На лбу вздулась голубая вена. В уголках рта скопилась слюна.
Влад как бы ненароком, но с явным интересом воровато ощупал её взглядом и скрылся в своей каморке, пока на вопли не спустился отец.
Но Жанна отца и не стала дожидаться, сама помчалась наверх, сверкая голыми ягодицами.
***
После случая с брусничным морсом и халатом Жанна косилась на меня лишь украдкой, как на буйного психа и при мне помалкивала.
Я тоже её особо не трогал. Не потому, конечно, что она перестала меня бесить – не перестала. И даже не потому, что она больше не провоцировала – мне, чтоб над ней поизгаляться, и провокации не нужны. И уж тем более не за то, что отец пообещал мне родстер при условии, «если больше не отличусь», – подкупы и все подобные уловки со мной вообще не прокатывают.
А решил я не трогать пока эту дуру, потому что, во-первых, нашёл себе объект для забавы поинтереснее.
Тот новенький, Грачёв, и впрямь оказался дерзкий чувак. Мы с ним с февраля по май ещё не раз схлестнулись. Один на один, само собой. Никому больше я не позволял трогать свою новую зверушку, хотя желающих хватало.
Настоящей злости я почему-то к нему не испытывал, хотя тот, наоборот, бешено меня ненавидел. Но это лишь разжигало спортивный интерес. Мне нравилось его задирать и нравилось, что он мог ответить, хотя всегда был один. Никто с Грачёвым в школе не общался – боялись впасть в опалу и сторонились его, как заразного.
Так что тупая овца Жанна на фоне Грачёва была вообще мне не интересна.
Ну а во-вторых, я подумал: да пусть отец с этой дурой наиграется вволю. Быстрее остынет. Что я, не знаю его, что ли?
К тому, что легко даётся, он быстро теряет интерес. Его и привлекают-то по-настоящему только запреты и сложности. Как и меня.
Вот мать мою он добивался несколько лет, с трудом отбил у кого-то «гениального» драматурга и потом до самой её смерти трясся, что она от него уйдёт. Потому что у того гения мать блистала на сцене, играя Кармен и Эсмеральду, и купалась в зрительской любви, а у отца – сидела в четырёх стенах. Но даже потом, больная, она до самого конца держала его в тонусе.
С этой же безмозглой курицей Жанной даже просто поговорить не о чем.
Когда-то меня неимоверно бесило, что мать нас вечно «просвещала». Постоянно рассказывала о каких-то личностях и их бесценном вкладе в мировую культуру. Услышит по радио какой-нибудь инструментал: «О, это же Джон Колтрейн!». И на тебе про него целую лекцию. И плевать ей было, что это неинтересно. Впрочем, потом я привык. А в последние месяцы даже сам просил, чтобы рассказала что-нибудь. Но это так, лишь бы отвлечь её и самому отвлечься.
Зато Жанна – полный ноль. Инфузория. И вдобавок вечно липнет к отцу, ноет, скулит, что-то выпрашивает и называет его Сергунчик.
Я, когда первый раз услышал, чуть не поперхнулся. И всё прикидывал: насколько отца хватит. Однако он как будто сам с ней отупел. Даже разговаривать стал на её языке: козочка, кисонька, пупсик. Меня аж выворачивало от этих соплей.