Она вдруг замолчала, отвела отрешенный взгляд в сторону, как будто на минуту о чём-то своём задумалась, забывшись, но потом встрепенулась. Снова посмотрела на меня и весело продолжила:
– Но иногда помогает просто выговориться. Всё равно что спустить пар. С чужим человеком это проще. Близкому человеку многого не скажешь. Не хочется ведь его разочаровать, расстроить или шокировать. И потом, чужой всегда лучше тебя поймет, потому что беспристрастен. А это так важно, чтоб тебя понимали.
Она вздохнула так, будто именно её никто никогда не понимает. Хотя, может, так и есть. Я же вот не понимаю, какого чёрта она ко мне прицепилась.
– Поверь, мне абсолютно пофиг, понимают меня или нет. Если нет – их проблемы.
Она посмотрела на меня внимательно, потом улыбнулась.
– Интересная позиция. Даже думаю взять на вооружение.
Я пожал плечами.
– Ну так что, придешь завтра на занятие?
Она не выглядела дурой, не выглядела жеманной и наигранной. Она не кокетничала со мной и не заискивала. И ещё в ней как будто был надлом. Я тоже не Курт как там его… но отчетливо увидел это в ее глазах, когда она задумалась. Такой взгляд бывает у человека, который пережил какую-то жесть. Если оно так, то это интересно.
– Просто потрепаться за жизнь?
Она кивнула. Я наклонился к ней через стол.
– А ты не боишься оказаться со мной наедине? Вдруг у меня случится приступ немотивированной агрессии?
Она не отклонилась, выдержала взгляд и сказала с усмешкой:
– Интересно будет посмотреть.
Потом встала и пошла к выходу, а я, не знаю почему, проводил её взглядом.
20
Тимур
Как только она ушла, меня окликнули. Не Алик, тот теперь со мной не заговаривал. Один из его ручных хомячков подал голос.
– Эй, что она от тебя хотела?
Я даже оборачиваться не стал. Залпом выпил сок и тоже вышел из столовой. Ну и застал картину маслом. Двое охранников, пристроившись к психологичке, откровенно к ней клеились. Точнее, один, второй скромно плёлся рядом. Я не стал их обгонять, пошёл следом.
– Мариночка, – позвал её один.
Я его узнал. Это он не выпускал меня тогда из лагеря. Сначала требовал пропуск, потом намекнул, что вместо пропуска сойдет и пятихатка, если я быстро туда-сюда обернусь. Отец мне, конечно, оставил денег, но вот такое меня прямо выбешивает. Короче, я ему что-то резкое высказал, попрошайкой назвал, и он обиделся. А я его запомнил.
– Не достают вас ваши подопечные? – спросил он же.
– Не больше, чем все остальные.
– Дааа, вы тут, Мариночка, нарасхват.
– Аж страшно.
– А я считал, женщинам как раз это и нравится. Этого вы и добиваетесь – чтобы мы, мужчины, от вас сходили с ума. Для этого же вы такие красивые.
– Да вы знаток женщин, – явно съязвила она, но этот дуб не понял и продолжил тупой подкат.
– Есть немного. А как насчёт трёх О?
– Это что за ребус?
– Ну как! Кино, вино и домино. Мм? Вечерком сегодня. Приглашаю. Чего скучать одной?
– Да вы не только знаток, но ещё и затейник.
– Ещё какой! Так придете?
– Нет, спасибо, я лучше одна поскучаю.
И она свернула с дорожки и припустила в сторону директорского коттеджа. Дуб только глазами захлопал.
– А я тебе говорил, – фыркнул ему второй. – Нечего тебе с ней ловить. Нахрена ей мы, когда тут такие царевичи. Рассчитывает, поди, отхватить себе одного такого наследничка и устроиться хорошо.
– Да пошла она, – обиделся первый. – Подкатит ещё. Что я их не знаю. Надоест Алику строить из себя джентльмена, так ей и Константиныч не поможет.
Не знаю, почему, но мне понравилось, что она этого попрошайку отшила.
***
Уже вечером, когда стемнело, ко мне кто-то поскребся. Я вообще сначала не собирался открывать дверь. Никого не хотел видеть. Но у того, кто скребся, настойчивости оказалось больше, чем у меня терпения.