– Чё надо? – распахнул я дверь рывком. На пороге стоял тот самый белобрысый с оленьим взглядом, который уже подсаживался ко мне в столовой.
– Привет, – нервно улыбнулся он. – Я – Гена.
– Да хоть Чебурашка, мне похрен. Ты меня разбудил.
– Извини. У меня важное… я хотел тебе сказать… это важно…
От волнения он стал заикаться и мямлить. Я вздохнул.
– Ладно, проходи.
Гена оглянулся по сторонам и осторожно шагнул внутрь.
– Я на минуту.
– Правда? – всё еще злился я. – А что не на всю ночь?
– Я важное хотел сказать.
– Ну говори.
– Алик собрался тебе отомстить. Ну за то, что ты ему нос разбил. Пацаны проговорились. Они хотят завтра тебя подловить вечером и… избить сначала, а потом… ну… опустить.
Гена стал красным.
– Пацаны сказали, что они уже договорились. Сразу после ужина будут тебя поджидать.
– А ты почему мне это рассказываешь?
Он вдруг оживился, даже оленьи глаза загорелись праведным огнем.
– Да потому что достал уже этот Алик! Больной урод! Повезло тем, кто в лагерь приехал до него. А кто после… Он такую всем устраивает… прописку… ну типа как посвящение у студентов бывает. Когда первокурсников там всяко… чморят, унижают, типа в студенты их так посвятили. И этот тоже придумал тут такое устраивать. Традиция, говорит. Да он всех достал, сука. Ну, кроме тех, кого он типа в свой клуб взял. Тебя вот только не тронул почему-то. А знаешь, как мы радовались, когда ты ему втащил! Жалко, мало.
– А тебя как посвящали?
Гена замялся и помрачнел.
– Не хочу говорить.
– Ладно.
– Он еще из-за психологички на тебя злится. Не понравилось ему, что она к тебе сегодня подошла. Ты типа не в теме, не должен с ней общаться… Они там кучу бабла поставили на кон. Типа вступительный взнос чтобы участвовать…
– Помню, в охоте, – хмыкнул я. – Какой-то дикий бред.
– Ага. Говорю же, он больной урод. Уже не знает, что придумать, чтобы развлечься. В прошлом году, говорят, он за деньги устраивал среди охраны бои без правил. Алик называл их гладиаторскими боями. Директор потом узнал, когда одного чуть до смерти не забили, разогнал всех. И его хотел выгнать, так его мамаша примчалась… Нас он тоже все время стравливает, когда скучно становится.
– А нафига терпите?
– Так он не один же. Половина за него. Клуб этот его сраный. Ну и страшно как-то возбухнуть, знаешь. Возбухнешь, потом огребешь так, что мало не будет. Его все боятся. Понимаешь?
– Нет.
Я этого не понимаю и никогда не понимал. Не нравится – скажи, сделай что-то, да хоть порви всех. Но терпеть… это как? Это вообще себя не уважать. И я даже не знаю, кто мне больше противен: тот, кто, как Алик, творит всякое говно, или тот, кто это покорно терпит.
Но этот Гена всё-таки предупредил меня. А я умею быть благодарным.
– Завтра после ужина они договорились, – напомнил он. – Так что ты не ходи на ужин.
– И остаться голодным? Да я тогда страшнее Алика буду.
– Ты не понимаешь. Их там семеро будет. Они… я не знаю, какие-то собрались взять в спортзале… эти… ну палки на цепях…
Вытолкал я его, а сам подождал часов до двух ночи. Потом вышел и направился к дому Алика. Свет у него не горел. То ли он уже спал, то ли где-то бродил. Пофиг, даже если и так – подождём. Двери во всех домах тут запирались, но этот непуганый идиот оставил окно открытым. Думаю, после этой ночи он так делать больше не будет.
Влез я бесшумно, огляделся. Нет, Алик был тут и сладко спал, раскинувшись звездой на кровати. Я бегло обследовал его комнату, но не нашёл ничего особо занятного. Потом закурил, думая, что бы с ним такого сделать. Алик, видать, почуяв табачный дым, завошкался. Я встал над ним, у изножья кровати, поджидая, когда он окончательно проснётся.
Ещё с полминуты он ерзал, сопел, фыркал, потом вдруг замер, а в следующую секунду резко дернулся вверх с коротким, каким-то бабским визгом.
– Тшш, без нервов, – произнёс я.
Он отполз в самое изголовье, поджал под себя ноги и, заикаясь похлеще Гены, выдавил: