Только я не понимал, почему, не отдавал отчёта, пока на последнем занятии… Я даже не знаю, что тогда произошло и с чего вдруг. Мы просто сидели на диване рядом, трепались как обычно, а потом она внезапно замолкла и смотрит на меня, а я – на неё. И чувствую, что пульс нарастает. Да что там, у меня сердце чуть через горло не выпрыгнуло. И во рту вмиг пересохло. Но это полбеды.
В тот момент меня вообще перемкнуло. Я смотрел на неё и больше ничего вокруг не видел. И до безумия хотел наклониться и поцеловать её. Ну и не только поцеловать, вообще коснуться, обнять, почувствовать её. Захотел так внезапно и остро, что даже не знаю, как удержался.
Она, слава богу, ничего не поняла. Потому что пришла же ещё на корт: почему, Тимур, ты больше не приходишь?
Да потому что рядом с тобой меня клинит. А я не хочу этого. Не хочу всей этой мути, от которой потом только всем плохо. Не хочу, чтобы кто-то влезал мне в душу. Не хочу быть зависимым.
Этого я ей, разумеется, не сказал. Просто отмахнулся. Ну и дёрнул от неё, кажется, к Гене. Тупо, конечно, но это вышло как-то само.
Можно было бы её послать, тогда б она отстала. Тогда бы точно всё закончилось. И не зудело бы каждую минуту: может, всё-таки сходить к ней? Ещё один раз. Последний. Но послать её у меня язык не повернулся.
Вот и оставалось выжимать из себя все силы на тренировках, пока не начинало рябить в глазах. Зато дурь сразу отступала. И потом спал нормально, а не маялся ночами, думая, что она где-то тут рядом спит или не спит…
***
В ту ночь я тоже сразу отрубился. Но почти сразу меня разбудили. Кто-то так бешено тарабанил в дверь, что мертвого бы поднял.
Это оказался Гена. Я уже собирался было съязвить по поводу его ночных визитов, которые уже, похоже, вошли у него в привычку, но Гена с порога затараторил:
– Тим! Там Алик! Он Тараса подослал! И другие там… пацаны сказали… Он ей точно что-то сделает… Типа наказать хочет… и охрана не идет... в бильярдную…
– Так, выдохни. И нормально всё скажи. Тебя понять невозможно.
Гена несколько раз шумно вздохнул. Затем хоть и сбивчиво, но уже более-менее внятно продолжил:
– Короче, Алик психанул, что Марина его продинамила. Я сам слышал, как он говорил, мол, кто она такая, чтоб с ним так… Потом пацаны сказали, что он решил её наказать и подослал Тараса, чтобы тот ей наплел что-нибудь и привел к нему, в бильярдную. И я видел несколько минут назад, как они с Тарасом туда зашли. Я сразу побежал к охране, к ним на пункт. Говорю, Алик может психологичку по кругу пустить. А у них там мониторы же. Нашел, который из бильярдной. Показываю: вон, типа, смотрите, она там, пойдемте скорее. А они мне: ага, ты иди, мы щас. Я выскочил, запнулся там у них, вон колено содрал. А у них окно открыто. Один говорит другому: ты, типа, куда подорвался? Не спеши. Пускай её проучат. Будет, типа, знать в другой раз. Прикинь? И тогда я…
Пока он рассказывал, я натянул джинсы, футболку, надел кроссы.
До бильярдной мы домчали за полминуты. Внутрь Гена заходить не стал, да мне он там и не нужен. С разлёту я выбил дверь. И вместе с дверью ещё кого-то снёс. А, Тарасика. Потом только увидел Марину. Увидел, что эти уроды держали её распластанную, заломив руки. Держали втроём одну. И на миг аж в глазах потемнело. Суки! Я же их тут всех просто покалечу.
Схватил кий, сломал о второй стол, но всечь успел только одному, затем нацелился на Алика, который отбежал в самый конец комнаты и оттуда верещал:
– Да успокойся ты! Мы ничего такого не делали. Она сама пришла.
Я рванул к нему, и тут же в бильярдную влетели охранники:
– Что здесь происходит? Ты что творишь?
Один из них схватил меня за футболку. Я развернулся. О, это ж тот самый обиженный попрошайка. Тоже та ещё сука! Как там сказал Гена: пусть её проучат?
– Я тебя щас самого проучу.
– Что? – сморгнул он, а в следующую секунду взвыл. – Рука! Моя рука! Что стоишь? Он мне руку сломал!
Не знаю, я бы, наверное, там всё и всех перемолотил, и второй охранник ни черта бы меня не остановил – впрочем, он и не пытался, возился там со своей рацией. Но тут ко мне подбежала Марина.