– Тимур, всё, успокойся. Остановись, Тимур. – Она поймала меня за руки, и её оттолкнуть я не мог.
Смотрел на неё, а у самого стучала кровь в висках так, что я едва слышал её слова. А потом она вдруг обняла меня, продолжая что-то приговаривать. Прижалась щекой к груди. С минуту я стоял и не мог даже пошевелиться. Думал, сердце сейчас разорвется. Но вдыхал её запах, и меня постепенно отпускало…
24
Марина
Наверное, любая после того, что произошло, сбежала бы из этого лагеря. Директор, который приехал на следующее утро, тоже думал, что я не останусь. Да я и сама всю ночь терзалась. До бесконечности ведь здесь прятаться не будешь. Надо все равно что-то делать, но что делать, куда ехать – я понятия не имела. И все-таки побоялась уезжать. А директору сказала:
– А вам не кажется, Павел Константинович, что это не я должна уехать? Что это Рудковского надо отсюда выгнать?
– Я не говорю, что ты должна! Я думал, ты сама захочешь. Но если нет, то хорошо. Хорошо. Можешь пока не вести с ними занятия, в себя приди, успокойся. А насчет Рудковского не переживай, я уже позвонил его матери. Пусть за ним приезжает. Сказала, завтра будет.
Но мать Алика примчалась в тот же день, ближе к вечеру. Приехала с собственной охраной – двумя мужчинами, которые неотступно следовали за ней по пятам.
О чём она говорила с Павлом Константиновичем, я не знаю, но спустя время он послал за мной. Не очень-то мне хотелось знакомиться с матерью Алика, но делать нечего – пошла.
Оба охранника госпожи Рудковской стояли как часовые по обе стороны двери директорского кабинета. Я постучалась, вошла. Павел Константинович приподнялся из-за стола и, обращаясь к матери Алика, произнес:
– Вот, пожалуйста. Это Марина Владимировна, наш педагог-психолог.
Тон его, к неприятному удивлению, был пусть и немного, но заискивающий, и это резко снизило градус моего к нему уважения. Не ожидала я увидеть в нём сервильности, к тому же после всего, что сынок этой дамочки тут вытворял. Ведь вчерашняя его выходка далеко не дебют. Женщина, работница кухни, сегодня утром мне понарассказывала такое, что волосы на голове зашевелились. Он же попросту садист и извращенец, вот кто. Я уж молчу о том, что на нём смерть сбитой им женщины. И Павел Константинович перед его матерью стелется! Грустно и даже чуть противно…
– А это Татьяна Вениаминовна, – бросил директор уже мне.
По матери Алика безошибочно угадывалось то, что она большая чиновница. Это сквозило во всем: во внешнем облике, в выражении лица, в голосе, в том, как сидела в кресле, словно это она тут директор, а Павел Константинович – её подчинённый.
Только вот я перед ней лебезить не собиралась. Я даже поздоровалась с ней сухим кивком и села в свободное кресло напротив неё.
– Павел Константинович мне рассказал о том, что произошло. Прежде всего я хочу перед вами извиниться за своего сына. Он тут просто с ума сходит взаперти. И характер, конечно, не подарок. Я готова компенсировать доставленные неудобства и вам, и лагерю. – Она многозначительно посмотрела на директора. – Так же со своей стороны я обещаю побеседовать с сыном, чтобы подобное больше не повторилось.
– Вы сейчас серьезно? – изумилась я. – Подобное уже повторялось неоднократно! Ваш сын, извините, преступник. И попросту опасно его держать среди обычных людей.
– Ну вы тоже утрируете, – хмыкнула она.
– Наоборот! Я преуменьшаю. То, что он творит здесь, у нормального человека в голове просто не укладывается. Вы правда думаете, что я первая, кого он попытался изнасиловать? Я уж не говорю про моральные издевательства и унижения…
– Поверьте, девушка, своего сына я знаю лучше всех. Можете мне не рассказывать.
– Тогда к чему этот театр: я с ним побеседую и он больше не будет?
Она посмотрела на меня как на врага. И испепеляла взглядом секунд десять, но потом заговорила вполне спокойно.
– Я ручаюсь вам, что к вам он больше близко не подойдет.
Я повернулась к Павлу Константиновичу.
– Я так понимаю, вы Алика оставляете? Вы уже все решили, обо всем договорились, так? – не смогла я сдержать укора. – Тогда зачем вы меня сюда позвали?
Директор заерзал, закряхтел неловко, но пока собирался со словами, Рудковская ответила за него: