Почему этот высоченный лысый холм на окраине города назвали так романтично – я не знаю, но вид с него действительно открывался бесподобный. Как будто далеко-далеко внизу распростерлось море, сотканное из миллиона мерцающих огней. Это так красиво, что дух захватывает.
Только вот холодно тут. Обдувает со всех сторон. Я зябко поёжилась, и Ромка, обняв, прижал меня к себе.
– Замёрзла? Сейчас в машине согреемся.
От Ромки пахло машинным маслом, резиной, потом, табаком.
– Знаешь я что подумал? А давай поженимся в августе? А свадьбу сыграем у моих?
Ромкины родители жили в деревне, недалеко от города, буквально в паре часов на электричке, но всё равно я с трудом представляла себя невестой на деревенской свадьбе.
– Ром, ну куда нам торопиться?
– А чего тянуть? Хорошо же нам. А в августе жениться – верное дело. Считай, всё своё, с огорода. Батя самогона нагонит…
– Давай я хотя бы институт закончу?
– А в чём проблема? Поженимся летом, поменяешь документы и учись себе дальше.
– В смысле, поменяю документы?
– Ну ты же мою фамилию возьмёшь.
– И стану Чичей? Ну уж нет. Я лучше останусь Филатовой.
– Да кто тебя так будет зва… – начал Ромка и, повернувшись в сторону дороги, резко осёкся. Тут же крепко выругнулся и, расцепив объятья, рванул к машине.
Я тоже обернулась и к своему ужасу обнаружила, что мерседес, шурша шинами, катится назад, под уклон, уверенно набирая скорость, а затем пропадает из виду. Ахнув, я тоже побежала к дороге, но успела увидеть лишь, как машина скатилась до первого поворота, но, разумеется, не повернула, а съехала с дороги. А буквально через несколько секунд ночную тишину разорвал грохот и следом – наши с Ромкой крики, слившиеся в единый отчаянный вопль…
4
Домой мы с Ромкой вернулись под утро, уже светать начало. Притащились еле живые, грязные, расхристанные, исцарапанные в кровь. Ломило каждую косточку, каждый сустав. Мышцы горели от боли и усталости.
Содранная кожа на ладонях противно саднила – это мы с ним пытались спуститься в овраг, посмотреть, что стало с машиной, ну и, конечно, сорвались и кубарем скатились. Славу богу, только до следующего уступа, а не на самое дно этой пропасти. Но отшибли себе всё, что можно о камни, кочки и коряги. Как ещё живы остались, хотя Ромка заверил, что это ненадолго.
Это сейчас он просто сидел на кухне и тихо поскуливал – выдохся уже. А там, в овраге, я всерьёз испугалась, что он обезумел. Он бегал там кругами, выл дурным голосом, падал на колени, вскакивал, снова бегал, хватался то за голову, то за сердце. И так матерился, как никогда в жизни не матерился!
– Ром, помоги мне. Я встать не могу.
Я правда ногу подвернула и раз сто, наверное, его позвала, но он попросту не слышал. И явно ничего не соображал. Кое-как я сама поднялась на колени и уселась на какой-то валун. А Рома всё ещё выписывал хаотичные круги и дико голосил.
– Тут столько камней, – заметила я, оглядываясь вокруг, – мы могли бы себе шею свернуть запросто.
– Лучше бы свернули! – истерил Ромка. – Это было бы хоть быстро. А что они теперь со мной сделают… Меня же... А-а!
– Ром, ну, может, как-то можно договориться? Поднять её из оврага, ты её восстановишь постепенно…
– Ты с ума сошла?! – взвыл он. – Договориться?! Да они меня завтра в цемент закатают! Ты не знаешь, что это за люди! Это очень серьёзные люди! Они и не за такое… Ой, б...! Как так-то?
– На меня не ори! – цыкнула я. – Я тебя не просила сюда тащиться. Я же...
– Да знаю я, знаю, что это я во всём виноват! – воскликнул он надрывно. – Я тупой урод, безголовый идиот, кретин, да, Мариша? Какие ещё у тебя есть слова для меня? Это ты у нас умная, ты всегда права, а я – лох и придурок, так ты думаешь? Ну давай же обвиняй меня!
Он прав. Именно так и даже хуже я о нём сейчас думала. Но и не прав, потому что вслух я ему ничего такого не сказала. Сидела на холодном валуне, прикусив язык. Потому что никому никакого толку от таких обвинений не будет, только лишние вопли поднимутся.
А я уже и так устала от них зверски. И хотела только одного – выбраться отсюда поскорее.
– Пошли домой, – как можно спокойнее сказала я.
– Домой? – истерично хохотнул Ромка. – Ты шутишь? Какой теперь домой?!
Нет, он, оказывается, не хохотал, он судорожно всхлипывал. Почти рыдал.
– А ты хочешь сидеть в этом овраге, пока смерть не заберет нас? Ром, ну ты давай уже успокаивайся. Воплями делу не поможешь.