В лагерь рвался, как ненормальный. Ну и, конечно, когда её наконец встретил – просиял, как выразился отец.
Потом еле дотерпел до вечера. А как только стемнело, помчался к ней. И всё хорошо было, даже офигенно, но потом опять началось: нельзя, подозревают, сплетничать будут.
Так и хотелось вспылить: да похрен на них на всех, Марина! Ну что тебе какая-то Нина с кухни? Тебе с ней жить? Пусть сплетничают, если делать нечего. Пофиг же. Ну или хочешь, всем рты закрою? Никто и слова про тебя не посмеет сказать плохого. Что угодно для тебя сделаю, только будем вместе и всё.
Но её напрягает, когда я что-то такое говорю. Поэтому сдержался, конечно. Да и принесло в тот момент кого-то. Она тут же запаниковала: прячься, говорит. Угу, мне ещё в ванной ныкаться не хватало. Натянул джинсы, футболку, кроссы и – в окно. А потом полночи опять изводился: почему у нас не может быть по-нормальному? Когда вот так всё тайком, кажется, что это ненастоящее. Не хочу так.
На завтрак она не пришла. Не первый раз, конечно, но я забеспокоился. А потом слышал, как эта Нина другой тетке с кухни сказала, что Марина приболела.
Я хотел сразу же после завтрака пойти к ней, но меня подловил Гена и присел на уши – извинялся за то, что не сразу рассказал про пещеру. Еле от него отвязался.
– Главное же, в итоге сказал, все живы-здоровы, – пожал я плечами, – так что завязывай грузиться и меня грузить.
– Прости меня… – снова залепетал он.
– Да прощаю, прощаю, всё, простил уже.
Только я избавился от Гены, как подвалили другие пацаны, куда-то позвали – я даже не вник. Слёту отказался. Они ещё вчера вязались: пойдем покурим, потусим, бухнем, шары покатаем – ну это ближе к вечеру. Шары покатаем! Они вообще нормальные? Да у меня глаза кровью наливаются, стоит вспомнить про эту их бильярдную.
А вот они теперь ведут себя так, будто никакой стремной фигни не было, даже дружки Алика. Для меня такое тоже дикость, я вообще забывать и прощать не умею. Во всяком случае просто так.
Если ещё раз подвалят и куда-то позовут, решил я, откажусь так, чтобы им больше подходить не хотелось.
Пока до Марины шёл, опять петлял и озирался. Не дай бог кто увидит. Мне хоть и не нравятся эти шпионские игры, но что делать, раз ей это так важно.
Но к ней все равно не попал: ещё на подходе понял, что она не одна. Эта вездесущая кухарка меня опередила. Сидела у нее там, квохтала – из окна все слышно было.
– Давай тебя к врачу провожу. А то знаешь что? Я тебе свою настоечку принесу! Сама на каланхоэ делаю. Лечит всё! Выпьешь и как огурчик будешь.
Я, короче, поплелся назад, расстроился. Потом вдруг пришло на ум – сгоняю-ка в поселок. Куплю ей что-нибудь. Больным же вроде как надо приносить фрукты там, соки, всякое вкусное. Да и все равно я не знал, куда себя деть.
Проторенным путем перемахнул через забор и за полчаса домчал до поселка. Надо было бы и в Байкальск бы сгонял, но и в их сельпо нашлось всё, что надо: и яблоки, и апельсины, и даже, наконец-то, Рафаэлло.
Вернулся в лагерь, и сразу к ней – а там опять Нина эта! Или всё ещё. Я аж возненавидел её. Работы у неё, что ли, нет? Какого черта она у Марины зависла на весь день?
И что мне с этим пакетом таскаться как дураку?
Тут мне снова попался на глаза Гена. Пока пацаны играли в баскет, он сидел на скамейке. Я подошёл чуть ближе. Окрикнул, кивком подозвал его.
– Слушай, передай вот это Марине, – попросил я, протягивая пакет. – А то она заболела.
Он с готовностью кивнул.
– Хорошо. Прямо сейчас?
– Да, только скажи ей, что от всех нас, понял? Не от меня. И если кому другому растреплешь, я тебя…
– Никому не скажу! – вытаращив глаза, заверил Гена. – Что я, не понимаю, что ли!
– Не знаю, что ты там понимаешь или не понимаешь, но я тебя предупредил.
Я всучил ему пакет, но только он подорвался в сторону её дома, как мне вдруг ударило в голову: может, записку для неё туда вложить? Ну типа, поправляйся и всё такое. Чисто для моральной поддержки.
Окликнув, развернул Гену.
– Есть ручка и какой-нибудь листок?
Ни ручки, ни листка у него не оказалось. Тогда мы сунулись в административный корпус к бухгалтерше, попросили у нее. Я пристроился у подоконника, а Генку отогнал подальше, чтобы не палил, что я там пишу, и принялся сочинять. Чуть мозги не свернул. Хотелось же написать что-нибудь... ну такое… приятное, нежное, а не особо умею. Начало ещё более-менее бодро накатал:
«Марина, привет! Слышал, ты приболела. Выздоравливай скорее».