Марина всё это время терпеливо ждала, глядя с улыбкой на мою возню. А когда я продемонстрировал ей результат, рассмеялась.
– Что? Чем не кольцо?
– Нет. Шикарное кольцо. Уникальное.
– Ну вот. Всё есть. Значит, заметано?
– Себе тоже сделай, – со смехом посоветовала Марина, надевая мою поделку на безымянный палец. – И сразу в загс.
– За это надо выпить, – протянул я ей вино.
***
Эти три дня были самыми кайфовыми в моей жизни во всех смыслах. И это при том, что из дома я ни разу не выходил. И не хотелось. Мы оба почти безвылазно сидели в моей комнате, мало ели, мало спали, много болтали и ещё больше любили друг друга отчаянно, жадно, нежно, всяко… Мы строили планы на будущее, делились мечтами, и как будто отгородились от внешнего мира. Мне вообще казалось, что кроме нас ничего больше и не существует.
Только он, этот внешний мир, сам к нам ворвался. Мы как раз обедали, ждали приезда отца – он сообщил, что вечером будет, – когда по телевизору в новостях прозвучала знакомая фамилия. Рудковский.
Мы прислушались, сделали громче.
«Около двух часов ночи в районе ночного клуба «Акула» неизвестный мужчина произвел несколько выстрелов из огнестрельного оружия… Потерпевший скончался до приезда скорой. Им оказался сын Татьяны Вениаминовны Рудковской, двадцати двухлетний Альберт Рудковский. Известно, что на последнего было заведено уголовное дело, детали которого не разглашаются. Накануне его отпустили под подписку о невыезде…»
– Какой кошмар, – Марина прижала ладонь ко рту. – Алик… Мать ведь его так этого боялась… Не могу поверить… ужас какой…
– А вы его знали? – спросила Тоня, округлив глаза.
– Да, он тоже из лагеря. Он ведь такой молодой… – ошарашенно бормотала Марина, отставив тарелку с едой.
– Да, – поддакивала ей Тоня. – Сейчас просто ужас что творится…
Я молча ел. Эта новость меня вообще никак не тронула. Мне даже неинтересно было, кто и за что его застрелил. Наверняка за дело и ладно. Но Марина, поохав на пару с Тоней, переключилась на меня, когда та вышла:
– Тимур, неужели тебе его совсем-совсем не жалко?
– Кого? Алика, который хотел тебя изнасиловать, а потом сгноить в пещере? Нет, не жалко.
Я уж не стал добавлять, что, как по мне, туда ему и дорога. Она и так смотрела на меня серьезно и даже со вздохом произнесла:
– Всё-таки ты безжалостный… – Потом грустно улыбнулась: – Но зато честный.
***
Марина всё-таки навязалась Тоне в помощнице готовить к приезду отца праздничный ужин. Пока они хлопотали, я торчал с ними на кухне, зачарованно наблюдая, как она нарезает, чистит, помешивает. Так и подмывало пристроиться к ней сзади. Если б не Тоня – так бы и сделал.
Отец позвонил из аэропорта около шести, а в семь уже нагрянул. Марина нервничала, хотя и старалась казаться невозмутимой, но я уже выучил: когда волнуется, она обхватывает и трет левое запястье. Ещё улыбается, только не насмешливо, как обычно, а как-то неуверенно, что ли.
Я видел всё это сейчас, когда мы вышли встречать его в холл. Хотел приобнять её, подбодрить – ну чего она так его боится? Но она отстранилась.
Отец же, как назло, застрял у дверей – ему кто-то позвонил на сотовый, и он топтался на пороге, выстреливая в трубку обрывистыми: да… нет… да… нет.
Охота было сказать ему, чтобы послал того, кто звонит. Ну что за фигня-то? Но тут он сам наконец убрал телефон в карман пиджака и повернулся к нам.
Как там Марина говорила? На нее он смотрел в лагере недобро? Так вот недобро – это ещё очень мягко. Его аж перекосило, когда он её увидел.
– Что она здесь делает? – брякнул он тут же раздраженно.
Марина отшатнулась, и я всё же приобнял её.
– Ты чё? – офигел я. – Это у тебя вместо здрасьте? Её зовут Марина. И она здесь делает то же, что и я.