В общем-то, я даже могла его понять – какая-то чужая девица посягнула на дорогое дитя. А теперь ещё и втянула его, совсем мальчишку, в какие-то криминальные разборки. Кому бы такое понравилось?
Да уж, горько усмехнулась я – на месте отца Тимура я бы тоже сама себе была не рада. Так что всё понятно и ожидаемо, только мне от этого ничуть не легче.
Я поймала себя на мысли, что боюсь его отца. Впрочем, не столько его, сколько каких-то неприятностей. Даже нет, не неприятностей, а чего-то гораздо худшего.
Откуда взялось это дурное предчувствие – не знаю, суеверием я никогда не страдала, но с самого утра скребло на душе. Потом ещё эта новость о смерти Алика… хоть та трагедия и не имела отношения к нам, но как-то наложилась, и стало ещё тягостнее.
А сейчас смутная утренняя тревога оформилась в совершенно четкий и осязаемый страх. Я боялась… Боялась, что всё закончится плохо. Боялась потерять Тимура.
Сколько я его знаю? Всего два месяца. А близко – и того меньше. Ну а совсем близко – тут и говорить не о чем. Три дня – разве это срок? И тем не менее я чувствовала, что у меня нет никого дороже и роднее, чем он. И от одной мысли, что мы расстанемся, делалось физически больно.
Зачем сразу думать о самом плохом, урезонивала я себя и тут же отвечала: да потому что отец наверняка станет настраивать Тимура против меня. Или вовсе запретит нам быть вместе. Хотя… как-то сложно представить, что кто-то, пусть даже отец, сможет ему что-то запретить.
Нет, если уж Тимур что-то решил – его никто не сумеет сбить с пути. Он любит меня, по-настоящему любит, повторяла я себе. Он не бросит меня. Ни при каких обстоятельствах. Даже если ему придется делать выбор… Опять же – вставать между сыном и отцом я очень не хотела. Но, может, всё-таки до этого и не дойдет?
Тимура не было чуть больше часа, а мне показалось – все три.
– Ну, ты чего? – примостился он на подлокотнике рядом. – На тебе лица нет. Всё хорошо.
Он и сам выглядел каким-то измотанным, но улыбался.
– Как поговорили? – спросила я сипло – от волнения в горле пересохло.
– Да как? – хмыкнул он. – Как обычно. Короче, он обещал всё разрулить. Говорил же я тебе, он просто погорячился с ходу. Ничего против тебя лично он не имеет. Директор-придурок наплел ему всякой фигни, вот он и психанул. Но я ему сказал… В общем, всё нормально. Ты, главное, не обижайся.
– Я не обижаюсь, – выдавила я ответную улыбку. – Правда. Я его понимаю. Все нормальные родители переживают за своих детей.
– Ага, только мой – слишком бурно. Пошли ужинать?
Я очень хотела отказаться – мне ведь кусок в горло сейчас не полезет, – но понимала, что это будет невежливо. И трусливо. А стоило, наоборот, как-то попытаться наладить с ним отношения, познакомиться поближе.
***
Ничего хорошего от этого ужина я не ждала. И недаром. Пока я без всякого аппетита ковырялась в тарелке, Сергей Михайлович давил меня неподъемным взглядом. Все мои установки быть непринужденной и милой под этой тонной враждебной подозрительности погибли в зародыше. Боже, да я вилку до рта не могла донести, не то что улыбнуться ему и спросить как ни в чем не бывало, как прошла поездка, ну или ещё что-нибудь светское.
Тоня несколько раз попыталась развеять обстановку, но её реплики в этой зловещей напряженности прозвучали неестественно, как смех на поминках. Потом она вообще скрылась на кухне. Я бы с удовольствием тоже куда-нибудь скрылась, но сидела как приговоренная.
Тимур же не просто не пытался сгладить углы, а обострял ситуацию ещё больше. Сколько раз я на него ни смотрела – он точно таким же тяжелым, немигающим взглядом, как у отца, испепелял самого Сергея Михайловича. Впрочем, Тимур никогда не отличался деликатностью и дипломатизмом. Только я в этой перекрестной дуэли ощущала себя чужой, неуместной и виноватой во всех грехах человеческих.
Ни к селу ни к городу вспомнилось, как радушно меня встречали Ромкины родители и в первое наше знакомство, и во все последующие встречи. С другой стороны – их-то сына я ни в какие авантюры не впутывала, наоборот. Так что моя вина перед отцом Тимура есть, чего уж…
Только когда Тоня принесла десерт, Сергей Михайлович нарушил молчание. А лучше бы молчал и дальше.
– Значит, ты, Марина, работаешь психологом? Или педагогом? – спросил он таким тоном, будто собрался ловить меня на лжи.