Брагонье был плотненький, слабоватый на вид мужчина с неряшливыми засаленными тёмными волосами. Он носил чёрные шёлковые японские халаты, которые собственноручно расписывал рунами, и тапки с шёлковым же верхом. Глаза у него были крупные, тёмно-карие. Он страдал астигматизмом, как это часто случается с теми, кто старательно изучает разные науки... по обе стороны метафизической ограды.
На экране статические помехи сменились изображением белой руки на горле цвета какао. Автофокус плавал, угол обзора был не из лучших, камера тряслась, но что уж тут поделаешь; недостающие ракурсы он восполнял без труда. Крупная мужская рука на тонкой девичьей шейке цвета какао. Съёмка велась сверху: одной рукой мужчина придерживал камеру на плече, а другой цепко сжимал перепуганную девушку за горло, тянул её вниз своим весом и силой ног. В одном уголке рта девушки выступило немного кровавой пены, глаза её отчаянно метались, кислородное голодание затмевало взор. Слабо суча руками, она пыталась отбиваться. Камера опустилась запечатлеть эти попытки, картинка задёргалась, потом стабилизировалась.
Брагонье восхищённо наблюдал, как умирает девушка, как Твилли несёт камеру к машине, ставит под нужным углом и в резком свете фар насилует ещё не остывший труп прямо посреди грязной дороги. Несколькими способами.
Брагонье заново проживал всё, что случилось этой ночью. Конечно, он там и был, но просмотр кассеты словно бы вернул его в то место. И ведь эту запись он смотрит только в первый раз... Жалко, что Твилли не сумел достичь эякуляции. Им никогда это не удавалось. Они и эрекцию-то с трудом поддерживали.
Отсмотрев кассету, Брагонье снабдил её пометкой 74, Суитбайт-Пойнт, Калифорния, после чего понёс положить в ящик красного дерева, который хранился за фальшстеной в шкафу. Ящик был восьми футов высотой и формой напоминал гроб, поставленный на попа. Отодвинув стену, он открыл хранилище: показались стопки видеокассет, коротковолновой радиопередатчик, которым он пользовался для прямых трансляций, когда выпадала возможность, коробка со старыми плёнками и аудиозаписями, а также несколько странных сувениров. Большая часть аудиозаписей относилась ко времени, проведённому в обществе Больше Чем Человека. Там, в Лос-Анджелесе, он изучал Акишра — и едва спасся от гибели в катастрофе, в бойне, последовавшей за возвращением Эфрама Пикси. Было тут и несколько восьмимиллиметровых плёнок, уцелевших с поры, когда в Нью-Йорке он служил Понуроглавцу. И тоже едва ушёл живым. Наставнику Брагонье не повезло.
Но теперь он отточил Метод до истинного совершенства. Возможным стало всё. Теперь он в безопасности. Навсегда. Навеки.
Когда наутро в дверь постучался помощник шерифа, Твилли был удивлён не меньше Латеши. Его спросили, когда он в последний раз видел Данеллу.
— Не знаю, — ответил Лэнс. — Ну, я её домой подбросил. Точно не помню. — Он щурился на ярком солнечном свету. Было утро воскресенья, восемь часов. Лэнсу досаждало небольшое похмелье.
— С Данеллой всё в порядке? — спросила Латеша. На последнем слове голос её подскочил на полоктавы.
— Мэм, мне жаль, но её тело найдено на пляже этим утром. Она мертва. Она...
Коп покосился на Твилли, потом поглядел на женщину.
— Мы пока не установили точной причины смерти.
Твилли смотрел на молодого полицейского, пытаясь собраться с мыслями. У копа было невинное мальчишеское лицо. Стрижка площадкой. Под нагрудным бэйджиком полисмена значилось ФИШЕР.
Коп опять посмотрел на Твилли, на этот раз — прямо в глаза.
— Господи, — говорила Латеша. — О Господи. Данелла. О Боже.
— Всё в порядке, малышка, — сказал Твилли, приобняв жену за плечи. — Мы найдём того, кто это...
— Мистер Твилли? — перебил его офицер Фишер. — Я вынужден попросить вас поехать со мной в участок.
Одной рукой помощник шерифа взялся за приклад торчащего из кобуры пистолета.
Тренер Баррис впервые почувствовал неуверенность, разнося блинчики на встрече «друзей пионеров» городка Суитбайт-Пойнт. Он обносил блинчиками тех, кого знал уже очень давно, тех, кто пришёл сделать взнос в фонд команды. Вот Хэнк из «Сэйфвей»[67], что вниз по трассе, вот Луэлла из лавки подарков на углу Мэйн и Уилсон, вон Руперт из ресторанчика каджунской[68] кухни (Баррису всегда казалось, что для побережья Северной Калифорнии каджунская кухня — не лучший выбор, да и туристы предпочитали мексиканские или морские блюда, но парень ухитрился зацепиться), все знакомые, из родительско-учительской ассоциации, и детишки: кто весело болтает, а кто уныло скучает. Мимо проплывали лица, все как одно давно знакомые, а потом появилось лицо, которое он не узнал: коротышка с тёмными, как у вороны, глазами смотрел прямо на него и шевелил губами, словно говоря сам с собой, смотрел, положив руку на колени, укрытые белой салфеткой, а потом Баррис потерял коротышку из виду, когда полнощёкая веселушка миссис Клэрмон выскочила ему наперерез и громогласно заявила, что смотрела одну осеннюю игру и чтоб он не расстраивался, что за весь сезон «Суитбайтские мухобойки» победили только трижды, потому как играли они, так сказать, всем сердцем, а он задумался, что бы ей такого вежливого ответить, и тут на него опустилось это чувство...
68
Каджуны — потомки французских беженцев из утерянных в XVIII веке, после Семилетней войны, колоний в Акадии; обитают преимущественно в Луизиане.