Во что бы кокаиновая всенощная его ни вовлекла, в какую бы мерзость, одну из целей прогулки сюда можно было считать выполненной. Крэк полностью воцарился в его разуме. Он даже вытеснил жуткие видения Констанс, которую запихивают заживо в какой-то промышленный агрегат.
Так, пора снова зарядиться.
Он отыскал местечко вниз по улице и снял комнату на оставшиеся деньги — на пару часов. После этого он сел у окна, откупорил бутылку вина и запил им шесть таблеток ибупрофена. Он полагал, что этой комбинации хватит, чтоб его усыпить. Сперва, казалось, сработало: в тараканьем отеле на него снизошла дремота, но потом он пробудился от боли в кишках. Боль была такой силы, словно кто-то воткнул ему в живот проржавевший нож депрессии и самоненависти, а потом принялся не торопясь поворачивать. Потом она сделалась опоясывающей, невыносимой, он сполз с кровати и вернулся на улицу.
В безжалостном дневном свете он почти сразу углядел Гретхен. На той была прежняя одежда. Девушка мрачно жевала какую-то гадость из полиэтиленового пакета. Наверное, завтракает.
В десяти шагах у тротуара стояла белая шлюха. Из тех, кто компенсирует относительное убожество ниже пояса многослойным макияжем и замысловатой причёской. Вид у шлюхи был сердитый. Гарнер подумал сперва, что это транс, но потом, приглядевшись внимательнее, понял, что это всё же баба, просто обезьяноподобная. Даже с такого расстояния он видел набухшие вены у неё на руках. Реально хардкорная бабёшка. Стоять на месте спокойно ей уже не удавалось: она топталась, переминаясь с ноги на ногу, отходила на пару футов вдоль паркоматов и возвращалась, бросая по сторонам тупые взоры. Подёргалась вверх-вниз по улице. Руки у неё тряслись, ладони сжимались в кулаки и разжимались. Трижды она поправила платье и снова задрала его.
Бедняжку явно ломало без герыча.
В такое время дня они обычно не показываются на улицах, если есть чем закинуться.
— Чо уставился на ту курву? — поинтересовалась Гретхен.
— Может быть, если я отдам свои деньги ей, то ей станет легче, — сказал Гарнер, хотя не собирался так поступать.
— Думаешь, я не могла их ночью у тебя вытащить? Думаешь, ты бы мне их сам не отдал? Ты ж обкурился по уши. Но теперь ты поспал, и если раздобудем ещё децл, сможем закинуться. Отдерёшь меня, как встанет.
Гарнер пожал плечами. Он чувствовал себя полным дерьмом. Старым-престарым, дряхлым говнюком. Его поглотила депрессия, мозг корчился и сгорал в невидимом пламени ненависти к себе самому, подпитываемом гложущей болью в кишечнике. Это от курева. А она предлагает снова им затариться. Грёбаный крэк уже начал свою работу и убивает его.
Но он так и чувствовал его вкус на языке. Он живо представил себе, как набивает смесь в трубку и вдыхает дым. Он вообразил приход. Разум нарика со стажем твердил, что приход будет великолепен, хотя Гарнер знал, что это самообман.
Выбора не было. Его решение ни на что не влияло.
Вот, значит, через что прошла Алевтия, думал он, идя за Гретхен вниз по улице. Он углублялся в кварталы Проектов[45], куда без вооружённой охраны совались только самые глупые белые наркоманы. Но ему здесь нравилось. Давя и калеча себя, он отвлекался от мыслей о Констанс.
— Вот это заборчик, — проскрипел Орфи, с трудом оседлав ограждение.
— Просто шевели ластами, — прошептал в ответ Лонни, ожидавший товарища по ту сторону. Он больно расцарапал правую руку и бедро, перелезая через усаженный колючей проволокой забор, раны горели, и сердце нехорошо колотилось. А ведь оставалась ещё одна преграда: забор поменьше, чёрный, стальной. Лонни заметил, что ночь тут кажется даже более тёмной, чем в действительности. На дороге вроде светлей. Может, стоило последовать совету Орфи и выбить ворота стыренным грузовиком, прорваться туда, потом с пушками наголо — в дом, отбить Митча и Эвридику. Но Лонни понимал, что такая хрень только в кино срабатывает.
Над головой слабо мерцала молодая луна. Звёзды глядели на них не без интереса, но света проливали мало. Звёзды, казалось, чего-то ждали.
Дубы, сосны, немного мансантий вдоль ограды. Розовые кусты местами поднимались выше забора и одуряюще пахли. Они знали, что территория охраняется, поэтому пробирались так, чтобы всё время подальше обходить сторожку. Меж двух оград росли саговые и юкки. Сухо шелестела пожелтевшая от жары трава. Гротескно изогнутые мансантии так и тянулись — обвить, выцарапать глаза... Нет, это ветер их колышет. Дует Санта-Ана. Горячий ветер, немного странный. Налетел снова, подняв облачко пыли выше колен, заставив ветки издать скрежещущий стон о проволоку.
45
В русских переводах и киноозвучках обычно употребляется знаменитое название «Южный Централ». Естественной границей этого бандитского района, населённого почти исключительно чернокожими, выступает ранее упоминавшийся в книге фривей Санта-Моника.