Бэкхён уверенно откидывает одеяло и немыслимо плавно разводит ноги. Делает это с неподражаемым чувством собственного достоинства и ноткой самолюбования. На свете нет ничего, что заставило бы его усомниться в собственной привлекательности, и Чонин поддаётся его очарованию — всегда поддавался. Эта уверенность Бэкхёна в собственной желанности…
— Давай. Надо подготовить меня для встречи с большим мальчиком.
Чонин выдавливает смазку на ладонь и проводит по коже меж ягодиц, плавно растирает вокруг входа и ненавязчиво проталкивает кончик пальца внутрь. Потом наносит смазку на силикон, осторожно приставляет пробку ко входу и мягко нажимает, вдвигая игрушку в Бэкхёна миллиметр за миллиметром, и настойчиво целует в губы, не позволяя Бэкхёну дышать нормально и снова говорить непристойности.
Бэкхён лежит неподвижно и лишь слегка подрагивает, отвечая на поцелуи. Хрипло стонет, когда Чонин держится за фиксатор и плавно покачивает пробку, сильнее растягивая края входа. Не выдержав долго, Бэкхён хватается за его запястье и заставляет отвести руку.
Они снова лежат под одеялом, крепко обнявшись. Неторопливо целуются, облизывая губы друг друга и воруя дыхание.
Немного поспать и проснуться от чувства лёгкости, порождённого тесными объятиями…
Чонин просыпается первым и трогает губами кончик носа Бэкхёна. Бэкхён жмурится и тихо фырчит, лениво приоткрывает один глаз, улыбается как искуситель и хрипло шепчет спросонья:
— Дай мне его наконец.
Чонину повторять не надо. Он хочет так сильно, что член твёрдым колом упирается Бэкхёну в бедро. Обладать, подчинять, зажигать и сгорать — в этом он весь, если верить мнению Бэкхёна.
Бэкхён тихо лежит под ним, смотрит из-под полуопущенных ресниц, пытаясь спрятать улыбку, а потом прикасается ладонями к груди, ласково гладит и накрывает соски. Прижимает ладони достаточно сильно, чтобы можно было потереться. И Чонин трётся, чтобы через миг склониться к губам Бэкхёна, лизнуть и протолкнуть в приоткрытый рот язык — напористо и быстро.
Бэкхён задерживает дыхание, пока Чонин вталкивает язык ему в рот и торопливо убирает, чтобы вновь глубоко втолкнуть и задеть нёбо. Чонин бесстыже трахает Бэкхёна языком в рот и упивается дрожью под собой.
— Вот мерзавец… — сдавленно шепчет Бэкхён, обнимая его за шею, комкая в пальцах воротник рубашки и притягивая к себе ближе. Подаётся бёдрами вверх и трётся низом живота. — Хочу его. Сейчас.
Кончиком пальца Бэкхён почти невесомо очерчивает нос Чонина и делает это так, как будто прикасается к члену. Выдержать невозможно, да Чонин и не пытается, а находит на ощупь фиксатор пробки и мучительно медленно тянет.
Оба на миг замирают, различив едва слышный влажный звук, потом пробка теряется в складках простыни, ладони Чонина скользят по гладкой коже, чтобы подхватить ноги Бэкхёна и закинуть себе на плечи. Бэкхён сам подаётся к нему, делая проникновение исступлённым и резким, протяжно стонет, хватается за расстёгнутую рубашку и пытается улыбнуться, но губы не слушаются — приоткрываются для нового стона.
Бэкхён в его руках выгибается и стремится прижаться плотнее. От такой самозабвенной отзывчивости и откровенных громких стонов Чонин себя теряет окончательно. Подготовленный вход позволяет двигаться легко и быстро, но внутри всё равно узко и тесно — настолько узко и тесно, что Чонину хочется рычать от удовольствия и кусать губы Бэкхёна до крови в ответ на боль, которую причиняют впившиеся в плечи под рубашкой пальцы Бэкхёна.
От нового толчка Бэкхён всхлипывает и тянет носочки, поджимает пальцы на ногах, запрокидывает голову, хрипло выдыхая:
— Чонин…
Чонин не в силах отказать, тем более, он так изголодался по телу Бэкхёна и страсти Бэкхёна. И прямо сейчас его член окутывают теснота, тепло и гладкость эластичных стенок. Он рывком подаётся глубже, бросает ладони на ягодицы Бэкхёна и сжимает пальцами до будущих синяков. Смотрит на распластавшегося под ним Бэкхёна, смотрит, как тот мелко подрагивает всем телом от быстрых толчков, не пытается глушить стоны и срывается на счастливые улыбки. Короткие ногти вовсю полосуют плечи и спину Чонина, но сейчас это неважно. Он даже почти не чувствует боли и пощипывания, когда в ранки попадает солёный пот, и уж точно не замечает расплывающихся по влажной ткани рубашки красных пятнышек.
Воздуха не хватает, а возбуждение так цепко держит, что Чонин не замедляется ни на миг: жёстко втрахивает Бэкхёна в кровать, ударяя напряжёнными бёдрами по соблазнительным ягодицам до звучных шлепков. Бэкхён что-то сбивчиво шепчет, снова улыбается и переключается на долгий стон. Чонин входит глубоко и сжимает в ладони стоящий член Бэкхёна. Сжимает у основания головки, покалывает ногтем, не позволяя сорваться. Сам тоже с силой зажмуривается и стискивает зубы над ключицей Бэкхёна, чтобы перетерпеть и не кончить.
Получается. Его воля всегда сильнее всего прочего — звенит и гнётся, но никогда не ломается.
Он медленно сводит челюсти сильнее, впивается зубами, кусает. Плоть Бэкхёна желанна настолько, что это оправдывает любое безумство. На светлой коже у изгиба шеи остаётся набухающий алыми бусинами полумесяц — след от зубов Чонина. Как печать. Как клеймо. Как подпись и знак владения.
Они рвано дышат в унисон. Чонин ловит мутный взгляд Бэкхёна, затянутый предвкушением оргазма, но ещё рано. Оба пока на грани, но так надо. Они оба слишком долго ждали, и закончить быстро — не вариант.
Язык мучительно медленно очерчивает след от укуса, смахивая густые капли с солёно-железным привкусом. Чонин не готов признаться, что ему до безумия нравится вкус крови Бэкхёна, потому что вряд ли это нормально. Но Бэкхён никогда не упрекал его за кусачесть, хотя следы после всегда сходят долго. Чонин старается не думать, что это больно, но Бэкхён настолько желанный, что он не в силах не кусать. Сколько бы ни пытался — кусал всё равно, пусть даже один раз, но непременно до крови и чёткого следа. И некогда брошенные в шутку слова “Хочешь так сильно, что можешь меня съесть” уже не кажутся смешными.
Чонин медленно отодвигается, освобождая Бэкхёна от себя, ласково гладит по бокам и переворачивает. Ждёт, пока Бэкхён побалансирует немного на дрожащих руках и ногах, но обретёт равновесие. Чонин прижимается губами к выступающим позвонкам, целует несдержанно, а затем слегка сжимает зубы на загривке, кусает сильнее, ещё сильнее, а после слизывает с шеи капельки пота и крови.
Уперевшись руками и ногами понадёжнее, Бэкхён тут же провоцирующе прогибается в пояснице. Чонин немедленно накрывает ладонями округлые ягодицы и проталкивает твёрдый член между ними. Нажимает ладонями, чтобы раздвинуть половинки и полюбоваться растянутыми краями входа. И неотрывно смотрит, когда вводит член в Бэкхёна вновь. Смотрит, как плотно мышцы охватывают основание и растягиваются так, что отчётливо видно каждый капилляр под тонкой кожей.
На это можно медитировать сутками без устали.
Но Бэкхён не оценит.
Чонин прикасается к бёдрам с мягкостью, а тянет на себя с силой и уверенностью. Насаживает Бэкхёна на член и, прикрыв глаза, упивается томным стоном. Оба двигаются теперь плавно и неторопливо, ускоряясь постепенно.
До хриплого “Хочу тебя больше”, после которого у обоих в ушах остаётся лишь перестук обезумевшего пульса, а зубы Чонина смыкаются уже на плече Бэкхёна, потому что удержаться невозможно. Ощущение поддающейся под зубами плоти, вкус тёплой крови, пульсирующие вокруг члена стенки и голос Бэкхёна высекают из разума искры и ослепляют, буквально швыряют Чонина навстречу оргазму.
— С днём рождения, — шепчет Чонин Бэкхёну, когда в окно врываются первые солнечные лучи.
— Романтик… — Бэкхён довольно жмурится и закидывает на вернувшегося из душа Чонина ногу. И почти мурчит от удовольствия, когда Чонин несёт его в ванную и ставит под тёплые струи.
Из ванной Бэкхён выползает сам, а его уже ждут фрукты на столе и свежезаваренный крепкий чай. И Чонин ловит на себе восторженный взгляд, смущённо отворачивается и пытается поправить галстук. Бэкхён молча отводит его руки, поправляет галстук сам, немного отстраняет и неприкрыто любуется.