Запрещено использование бассейн только одежду море.
Раздражавший прежде гоблинский перевод теперь странным образом позволяет «заякориться». Но схваченный краем уха «мабуть» всё ещё терзает барабанные перепонки. И она продолжает читать:
Разве не разрешаетслося брать питание на присутствие в бассейн.
«Похоже, разгулялись нервы».
А тем временем эпизод у бассейна с озвученным «мабуть» уже плюхнулся в питательный бульон подсознания.
«Его прозвали „Мабуть“. Он сыплет этим словом без разбора. „Мабуть“ для него что-то вроде якоря в словесной стихии».
Наконец, ей удаётся справиться с собой. Но вместо того, чтобы двигаться прямо по курсу, взгляд скользит в направлении польского семейства. Массаж ножек завершён. Теперь отцовская ладонь поддерживает дочку снизу — под животик. Другая подстраховывает сверху, повыше попки, обтянутой синим купальником.
Руки пана похожи на крабы.
«Если перед ней „Мабуть“ …То именно эти руки — крабы…»
Рита зажмуривается. Будто продавливает назад нарисовавшуюся перед ней картинку. Усилием воли стряхивает «морок». И вот уже юбочка-солнце, размеренно вращаясь вокруг идеальных, как у древнегреческой статуи, бёдер, движется к зениту — аниматорской будке.
«В открытом море вода синяя, как лепестки васильков, и прозрачная, как тонкое стекло». — читает бабушка. — «На дне морском живут русалки».
Здесь тоже. В бассейне с синей, как море, водой.
Костя учится отводить взгляд. Усвоил от бабушки: «таращиться» — плохо. А ещё он запомнил, как устанавливать спинку шезлонга. Это здорово — уметь рассчитывать все эти зубчики, чтобы потом следить за Русалочкой. Из надёжного укрытия — из-под век. И даже всевидящая и вездесущая «Аби» (мальчик обращается к бабушке по-татарски) не догадывается. Не знает она и про секрет. Правда, он принадлежит не ему, Костику, а девочке, которую усатый дядя учит плавать. «Аби» говорит, что это её папа. У Костика нет папы. Но он не горюет. У него есть «Аби» и «Бабай». Костик горд, что его язык справляется с этими словами. Это в деревне, где он проводит каждое лето, его научили татарским словам «бабушка» и «дедушка».
«Бабай? Ну хорошо, пусть будет по-твоему!» — согласился русский дед.
Костик приоткрывает веки. Однажды он слышал, как их сравнили с черепашьими. Костя не обиделся. «Черепашки — хорошие». Костя встречал черепашек-ниндзя на улице. Больших-пребольших. Зелёных-презелёных.
— Это военный патруль, — поправил его «Дед — бабай». — И на них бронежилеты.
А Костя подумал— панцири.
…Русалочка и дядя с усами всё ещё барахтаются в бассейне.
«Аби» не поверит ему. Насчёт Русалочки. «Это сказка, Костик!» Но у него есть способ доказать. Сегодня «Аби» не будет с ними. И дед позволит Костику гулять по отелю. А тогда… Вот все удивятся!
— Не могу отделаться от чувства, что где-то уже видел эту розовую шляпку, — говорит краснолицый господин в шлем — панаме.
— Мир стал повторяться, — откликается его спутник с бородкой-эспаньолкой.
— Или изнашивается аппарат в черепушке.
— Не паникуй, Паша. Это элементарное дежавю!
— Но ты, Володя, не можешь не признать, что мы повсюду натыкаемся на мадам «Розовая шляпка». Может, она преследует нас?
— На кой ляд прелестнице два «пенса»? — лениво отмахивается «эспаньолка».
— «Пенсы»?
— Молодёжный сленг.
Мужчины огибают бассейн, в котором папа даёт дочке уроки плавания.
— Ты не находишь, что отец — копия Леха Валенсы? — интересуется краснолицый господин, склонившись к уху компаньона.
— Усы похожи.
— И такой же крепыш.
Мужчины сворачивают к бару.
— Помнишь, как в молодости мы спорили о Лехе и его «Солидарности»? — спрашивает краснолицый.
— А ты, Паша, призывал разобраться с этими ребятами быстро и жёстко…
Неспешный разговор туристов продолжается за столиком в кафе.
Один из «пенсов» — Павел Петрович Белозерцев, дедушка мальчика с синдромом Дауна. Обладатель «эспаньолки» — Владимир Николаевич Садовой.
Их сиеста традиционно посвящена политике.
Официант приносит коктейли.
— «Шукран!» — по-арабски благодарит Владимир Николаевич. Паренёк расплывается в улыбке.
В дрожащем от жара воздухе материализуется Ритин силуэт и с какой-то нервной грацией движется в их сторону. Эспаньолка Владимира Николаевича, словно флюгер, поворачивает в направлении юбочки-солнца.
«Эг-е-е!» — восклицает про себя всевидящий приятель.