В роковой день печатки исчезли у моих названных братьев, сняли её и с меня. И вот, теперь, спустя двадцать лет, она вновь попала мне в руки.
Лежащий на грязных полах, но гордо поблёскивающий на солнце, кусочек золота… Словно ему нет цены. Словно эта гора, на которой я восседаю - ничто, перед маленькой круглой печаткой. Мои глаза смотрели на неё, и она прожигала их своим светом. По телу широко шагала дрожь, в горле пересохло, пальцы предательски затряслись и... В дверь постучали.
- Какого чёрта!!! - с губ сорвался хриплый бас. Каюту открыли под скрип петель. Я не запирался. На пороге стоял Железный.
- Возможно, того самого, что мытарит твой разум третий день. - он бесцеремонно прошелся по комнате и плюхнулся в кресло. - Что происходит, Бард? Команда на взводе. Новобранцы не так крепки умом чтобы полностью тебе доверять, достали всех расспросами... Ещё немного и я не смогу чинить препятствий к мордобою.
- Да... - я вздохнул. – Пожалуй, сейчас этого лучше избежать.
- Эй... - он положил локти на колени, склонившись ближе. - Ты не ешь третий день. Я понимаю, у тебя под боком склады выпивки, но и у этого есть предел. В прошлый раз тебе хватило суток, но теперь...
Я молчал. Я всегда молчу глядя на этого бесноватого. Он был жесток в битвах; холоден с командой; не сильно распалялся с дамами, но в дружбе этому человеку действительно не было равных.
Харс потупил глаза.
- Бард, я не знаю, что там тебя на берегу так колбасит, но если будешь киснуть здесь днями напролёт, эти доходяги окончательно взбунтуются против тебя... Ладно, мы казним ублюдков, но что потом? Снова в порт? И по-новому кругу? Ты ещё не устал резать своих людей?
Я окинул его серым взглядом, и зрачки мои дёрнулись в сторону гитары, коронующей своим присутствием золотые сундуки. Всякий раз, когда мой друг приходит говорить, я безмолвно прошу его ударить по струнам. В его руках читается прошлое музыканта, а я, не спрашивая об том, наслаждаюсь звуками, что рождает слияние его пальцев и гибких струн. Его музыка возносит меня наверх. Так как с ней, я не забываюсь даже с пятой бутылки рома. Тягучая, протяжная, ноющая, молящая... Такая, она лечит моё, израненное прошлым, сознание. Такая, она делает воспоминания о минувшем, нерушимыми и приятными, стоит лишь мне вновь закрыть глаза:
Через два года, после получения печатки и принятия меня во Храм, я стал одним из любимых учеников наставника. Будучи привязанным к дворцу печатью короля, он частично играл роль второго советника, и часто брал меня с собой, видимо надеясь, что в будущем эту роль передаст именно мне. Мы всегда передвигались тайными ходами и старались быть незамеченными, но в один из таких дней, учитель оставил меня в саду. Там, я впервые услышал лютню королевского шута, припадающего к ногам наследницы. Он воспевал ей оды, и нежно касался подушечками пальцев, потёртых струн. Тогда, мне эти признания показались поистине волшебными, и я забывался в его музыке. Но как же наивен и глуп был тот мальчишка, веря своим ушам, ему пришлось поверить им и после... Когда весть о том, что наследница престола обесчещенна, пронеслась по округе и дошла до храма. Пришлось поверить и глазам, когда этот мальчик - Я, увидел девицу, стоящую у золотой статуи в раскаянии. Тогда, меня впервые посетило ужасное чувство омерзения, когда за чудесным пением лютни, скрывались постыдные плотские желания и тяжёлая ноша греха.
В глазах Харса временами читалась сталь, и только лишь когда он проникался к кому-то сочувствием, его личина спадала с плеч, и он открывался совсем другим человеком.
Я молча встал и проводил его к выходу, хлопнув дверью перед носом. Быстро прошёл по каюте, затягивая шейный платок и венчав свою больную голову шляпой капитана, так же скоро покинул гнетущее пространство.
Глава 3. Звездная тишь
После трёхсуточного гнёта давящих мыслей, выходить к команде помятым, искренне, не хотелось. Но Харс убедил, что мои сапоги уже ступают по краю, а возвращаться в порт, не было даже намёка на желание. Я поморщился. Привкус гнили во рту напоминал о количестве выпитого за эти дни, и я старался забыться, сместив штурмана, что который день, в панике, сверялся с картами, и не мог окончательно понять, где мы находимся. Я чувствовал себя поистине нищим. Обворованным самой Судьбой. Не сумевшим просто умереть тогда во Храме с единственными близкими людьми. Не сумевшим стать настоящим пиратом, спустя столько лет. Пуская кровь, пополняя сундуки награбленным, я не ощущал полноты жизни. И вот теперь, в довершении всему, обнищал как капитан, ведь мои люди мне не верили. Но...
Напряжение на корабле взяло уже совсем иной оборот. Команда, что раньше замышляла бунт, обмякла под страхом неизвестности. Я же, держался уверенно, однако себе признавался в известном факте - мы... Потерялись.
Мнение, что из меня никудышный капитан, поползло из уст в уста. Лишь та часть людей, что ходила под моим командованием уже порядком, оставалась нема, с предупреждением поглядывая на новобранцев. Признаться, они действительно смелы, раз шагнули вперёд, и теперь не скрыто ведут переговоры о лучшей жизни, но уже без командира. Их громкие речи утихли, лишь когда Железный взялся за плети, и огрел, собравшихся кучкой, пятью твёрдыми ударами.
- Работы мало? Трюмные крысы?! - звенел его голос в ушах разбегающихся. И труд лечил эти глупые умы... А плеть помогала им осмыслить, как славно им живётся на борту моего корабля.
В эту ночь мы шли без вахт, ибо каждый на Галатее, не смыкал глаза, в надежде, что мы всё же выйдем на знакомые воды.
- Дело пахнет дрянью, Бард. - Харс хрустел яблоком и пасмурно смотрел вдаль.
- Думаешь, это дыра? - говорить о межвременной дыре совсем не хотелось. Ходили слухи, что корабль, попадающий в её границы, боле не находит пути обратно, и команда попросту гибнет, а судно, ведомое необъяснимой силой, несёт бездушные тела на окраину Мира, где покоятся заплутавшие всех веков - на кладбище нетонущих кораблей. - Даже если и она, чёрт её дери! Есть слухи о кладбище – значит, есть те, кто распускает слухи! Кто его видел и вернулся! Не верю я в этот бред о конце Мира. Ну, стоят где-то потеряшки, снесённые морем в одно место, что с того?
Харс пожал плечами, ему - морскому волку, было уже всё равно, когда прервётся его нить, но он искренне надеялся, что я найду путь из этой бездны, в которую по собственной же глупости, завёл и команду, и самого себя.
Ночь оказалась безлунная, томная. Ноющая, где-то в груди. Мой глаз цеплялся за блеск спустившихся звёзд, а уши ловили стук мелких волн о борта. Железный, думающий о чем-то своём, тихо стоял рядом, и я ловил это, внезапно нахлынувшее спокойствие. Оно наблюдалось и среди команды. Все, словно застыли в движении, внимая огням, светящим далеко в вышине.