— Тебе нравится кататься на роликах? — вскользь замечает она, и он замолкает.
— Мм, да.
— Правда? Куда ты ходишь кататься?
— На каток «Дерби». Это в Гринвуде.
— Хм. Когда ты был там последний раз?
Она все задает и задает ему подобные вопросы, пока постепенно не подходит к главному, а именно:
— Кто отвез тебя домой с дня рождения?
Наступает молчание продолжительностью примерно в пятнадцать секунд, она тихо повторяет вопрос. И опять ждет.
— Там был один человек. — Голос Алекса едва слышен.
— Он предложил тебя подвезти?
— Ну да. Типа того.
Здесь голос Кэти становится тверже, пружинистее, потому что сделан из стали.
— Что ты имеешь в виду?
— Я сказал ему… я сказал ему, что хочу уйти с катка.
— Почему ты не сказал папе?
Он отворачивается в этом месте — я практически вижу это.
— Папа никогда меня не понимает. А мамы никогда нет.
— Понятно. Значит, ты пошел с этим человеком?
— Да.
Хотелось бы мне знать, какое лицо было у Алекса в этот момент.
— Похоже на приключение. Куда вы поехали?
Естественно, они поехали к нему домой, после чего начинается какой-то туман. Какие-то игры, особая комната. Но каждый раз, когда Кэти подходит к подробностям, Алекс начинает выражаться неопределенно. Он говорит, что они с человеком болтали. «О чем?» Он что-то там ел. «Надо промыть ему желудок». Они смотрели телевизор и играли на компьютере. «А еще на чем?»
— А потом мне пришлось уйти, — слышится шуршание. — Можно мне теперь идти?
Кэти настаивает, задавая правильные вопросы, пересыпанные невинными. Человек был добрый? Как он выглядел? Вам было весело? Он тебя трогал? Где? Еще она дала ему листок бумаги и попросила нарисовать человека, его машину, особую комнату — но Алекс плохо рисует, рисование не входит в число его талантов. В какой-то момент Кэти предлагает ему поиграть в «виселицу» и просит выбрать слово, которое лучше всего описывает то, что он пережил. Он согласился сыграть, но она так и не угадала, какое слово он загадал. «Педераст? — с яростью подумал я. — Фелляция?» Все учителя Алекса соглашаются, что для его возраста у него исключительный словарный запас. Потом он сказал мне, что загадал слово «забавы».
Ужасный вопрос — что произошло после того, как они ушли с катка. Человек в серых брюках не приводил моего сына сыграть в карты, правда же?
Нет ответа. Обычно, когда Алекс не отвечает, он думает о чем-то другом. Когда он не отвечает Кэти, у меня появляется сильное чувство, что он знает, но не хочет говорить.
— Как ты сейчас себя чувствуешь? — Этот вопрос раздается ближе к концу записи, после того как были испытаны все средства.
Вот. Это, случайно, не всхлип?
— Я… не знаю, — признается он. — Как-то странно. Как будто на мне какая-то грязь, которую я не могу отмыть. Можно мне теперь идти?
Когда Алекс вышел из комнаты допросов, как он ее назвал, он держался отчужденно. С ним вместе вышла Кэти.
— Спасибо, Алекс. Ты очень мне помог, — сказала она, я думаю, ради нас. — Ты не мог бы посидеть здесь минутку? Мне нужно поговорить с твоими родителями.
Так Алекс остался сидеть в приемной, его ноги свисали с пластмассового стула, как будто он был куклой. В обычном случае он попросил бы чего-нибудь почитать, но сейчас просто сидел, сложив руки на коленях. Я постоянно оглядывался на него, пока Кэти объясняла положение дел. Кажется, он рассматривал пальцы. И прикрывал пах.
— Боюсь, мы не многого добились. — Кэти говорила с таким видом, будто ставила медицинский диагноз. — Он был не очень разговорчив, а когда мы дошли до сути, просто замолчал. Он всегда такой?
— Нет. — Джейн взмахнула рукой.
— Да, — сказал я одновременно с ней.
Кэти посмотрела на меня, потом на нее.
Я попытался исправить ситуацию:
— Я хочу сказать, что иногда он такой.
— Это зависит от того, с кем он разговаривает. — Джейн яростно махнула другой рукой.
— Ясно. — Кэти оправила кардиган, как будто это могло прояснить дело.
Краем глаза я видел, как Алекс встал, чтобы походить по комнате. Он направился к дальней стене и стал рассматривать плакат о раке груди. Я бы испугался, что он убежит, но в приемной был только один выход, а мы стояли у самой двери. Медсестра крупного телосложения оглядывала всех из-за застекленной стойки. Вся сцена слишком напоминала мне клинику, где я в свое время работал. Кэти сжала губы.
— Трудно сказать, насколько ребенок травмирован. Беседу мы записали, так что вы сможете все услышать сами.