У него стало восемь конечностей, как у насекомого. Он спустил белье до икр, стряс его с себя. Его обнаженный пенис был похож на неоперившегося птенца в гнезде мошонки. Его руки — чьи руки? — как бы защищая, накрыли его. Одновременно он сидел на унитазе в туалете торгового центра, высоко взлетал на качелях, висел на ремнях в ванне. Он с глухим ударом и скрипом переехал черную собаку.
Взад-вперед, вверх-вниз. После эякуляции его сотрясла неудержимая дрожь. Потом все замерзло, стало белым, и он проснулся, полусвалившись с кровати, хватаясь за подушку.
Было всего только пять утра, но он не мог заснуть. Он полежал еще, зажмурившись и чувствуя призрачное тело, прижатое к его бедрам. Скоро ощущение прошло. Он моргнул. Вот, опять он вернулся в себя. Дальняя стена была все так же близко. Какое-то время он глядел на плакат с Питером Пэном, потом медленно поднялся и выключил шум летней ночи со стрекотом сверчков. Лишенная даже искусственных звуков комната показалась совсем пустой. Ему некуда было идти, и это было хуже всего.
Глядя на себя в зеркало, он на минуту задумался, не стать ли ему кем-нибудь другим: риелтором или банковским служащим. Он вспомнил, что однажды сказала ему мать: «Пока тебе нравится то, что ты умеешь делать; а если повезет, то ты будешь уметь делать то, что тебе нравится». Но что он умеет? Катастрофа во «Взаимной лояльности» потрясла его сильнее, чем он смел себе признаться. Она возвращалась к нему в других снах: мальчик бьет по клавиатуре, до которой едва достает, и цифровая стена угрожает придавить его. Тетя часто говорила ему: «Любой может ошибиться», и она достаточно часто ошибалась в салоне красоты, так что несколько раз ее чуть не уволили. «Не бросай дело», — наставлял его отец незадолго до того, как навсегда ушел из семьи. Может быть, все они были правы. Так или иначе, его владениями по-прежнему оставался электронный мир.
Вернувшись в спальню, он надел пару древних штанов из зеленого вельвета, которые принадлежали еще его отцу. Они были ему велики и провисали на поясе, но, по крайней мере, они были не серые. Он надел гавайскую рубашку, черную с золотым, тоже отцовскую реликвию, и вошел в Голубую комнату новым человеком. Стянув целлофан с компьютера, он включил его и вышел в Интернет. Он знал уйму баз данных и досок объявлений и начал искать среди них объявления о работе. Слишком часто требовались работники по обработке данных и системному анализу, которые он считал ниже своего достоинства. В онлайновых версиях журналов «Аварийное восстановление» и «Системы поддержки принятия решений» тоже были списки. Еще идея: послать письмо Дону Файнстейну насчет работы. Он только что вошел в АОЛ, чтобы составить сообщение, когда всплыло уведомление о том, что ему пришло письмо. Письмо было отправлено на один из его анонимных адресов, и он понял, от кого оно, еще не открыв, но ничего не мог с собой сделать. Педократ интересовался, куда провалился Пряник. Не успев отдать себе отчет, он очутился в круглосуточном чате и уже обращался к ПЕНИСтому, который, кажется, ничем другим не занимался, кроме как торчал в чате.
«У меня тут полно не только времени, но и одной липкой штуки, не хочешь ее слизать?»
«Пена на ПЕНИСтом?» — напечатал он.
«Я знаю, что нравится мальчикам…» Заглот тоже был в чате.
«Мальчикам нравятся леденцы? — ПЕНИСтый. — Тогда пожалста, пусть сосут».
«Или чертик в табакерке», — написал Заглот.
«А то», — ответил ПЕНИСтый.
«Из чего только сделаны мальчики?» — написал новый парень, Грустный Малыш.
Тед раздумывал над ответом, но вдруг остановился. Он мог несколько часов проторчать в этом виртуальном пространстве и ничего не добиться. В конечном счете он будет все так же сидеть дома в одиночку, не имея реальной жизни. Неужели он никогда не изменится? Он глубоко вздохнул, отключился и пошел приготовить себе еще кофе. Вернувшись, он составил совершенно обычное письмо Дону и отправил его, думая, какой бы он получил ответ, если бы написал в стиле этого мальчикового чата. Чуть погодя он отважился выйти из квартиры, чтобы забрать почту, которая могла накопиться в ящике. Его ящик был погнут и торчал вверх, как рекордная эрекция, и он заботливо выпрямил его. Однако почты не было.
К тому времени уже перевалило за восемь. Он вернулся в Голубую комнату и занялся тем, что стал просматривать кое-какие свои предметы коллекционирования, складывая те, что нужно будет выкинуть. «Горки и лестницы» с одной фишкой, игрушечный барабан без палочек, свисток, семь комиксов про богатенького Ричи, галстук-бабочка на застежке… Когда он разбирал свой офисный бокс, ему с трудом верилось, что у него накопилось столько ерунды, но доказательства были налицо, начиная от севшей одежды и сломанных игрушек и заканчивая залогами любви и фотографиями. Там даже нашелся настоящий Билли, Тед тайком щелкнул его, и теперь он улыбался на фотографии, глядя вверх.