Смирение необходимо в молитве. Мы должны стараться молиться со смирением, но мы должны быть смиренными не только в молитве. Оно должно обнимать собою всю жизнь ревнующего о молитве. Это фундамент правильной молитвы. Потому и восклицает преподобный Макарий Оптинский: «Паки умоляю тебя, обрати все твое внимание, тщание и искание, и старание на приобретение смирения, не в слове токмо и виде, но в чувстве души; оно одно сильно избавить тебя от сетей вражиих»305. А на вопрос, каким путем идти, в другом письме отвечает: «...ты желаешь спастись и ищешь оного, спрашиваешь меня, каким путем идти. Нам путь показан Самим Господом нашим Иисусом Христом — смиренный: “Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим”. И святые отцы шли путем сим, и чем были выше жизнию, тем более видели свою худость и считали себя под всею тварию. Они и нас тому научили»306.
Преподобный Варсонофий говорил, что учителем смирения выступает Сам Господь, и чтобы обрести смирение, надо просить о нем в молитве. Впрочем, и самому надо проявлять послушание духовному руководителю, чтобы победить гордость и стяжать смирение307. Старец рассказывал, как в скиту старшие монахи, завидев в каком-нибудь послушнике гордость и самомнение, намеренно его бранили, желая научить смирению308. Но неправильно понимать смирение как бездействие, или что нужно только смиряться, ничего не делая, и при этом надеяться на спасение. Старец приводил в пример высказывание своего тезки, преподобного Варсонофия Великого, который на вопрос о смирении ответил псаломскими словами: Виждь смирение мое, и труд мой, и остави вся грехи моя. Он объяснил, что истинного смирения без трудов не бывает309.
Преподобный Никон неоднократно слышал от старца: «Главнее всего и прежде всего — смиряйтесь и смиряйтесь!»310 Время суровых подвигов прошло311, и поскольку мы сущие банкроты перед Богом, то надеяться надо лишь на то, что Господь не отринет нас за наше смирение312.
О смирении в современной православной литературе говорится так часто, что упоминание о нем используют как дежурную фразу, как обязательный оборот речи, во многом не несущий отдельной смысловой нагрузки. Вопреки этому, когда оптинские старцы говорят о молитве со смирением, они внушают нам, что мы должны молиться с соответствующим чувством, с осознанием собственной немощи, собственного окаянства и греховности. Они указывают на необходимость подготовки к молитве.
Еще раз о ревности, противной смирению
Многие подходят к молитве с желанием, внутренним азартом и энергией. Они держат в уме стремление соединиться с Богом, очиститься, «достучаться» до Него. Они хотят молиться без помыслов и усиливаются молиться внимательно. Все эти благие желания не греховны, но в действительности они редко бывают своевременными. Напротив, в саму молитву они вносят заботу, изначальное несмирение; человек молится с напором, словно бы желает прорваться к Богу сквозь невидимую преграду, но невидимая преграда как раз и есть его несмиренное настроение, ощущение себя делателем и даже подвижником. На словах выступая за смирение и в повседневной жизни стараясь, хотя бы отчасти, следовать пути смирения, в молитве они отнюдь не смиренны. Хуже того — даже не осознают этого.
Если человек молится с покаянием и пламенной любовью к Богу — это одно. Но если он принуждает себя к чрезмерному напряжению в молитве от разума, потому что желает достичь быстрого преуспеяния в молитве, чистоты или внимания, а потом еще думает о себе, что хорошо помолился, такой не преуспеет. Ибо хотя и бывает к нему милость Божия, но по причине его неустойчивости и склонности к превозношению благодать оставляет его, и он оказывается расстроенным в своих чувствах, а иногда и в телесном здоровье. Поэтому настойчивый призыв старцев молиться со смирением — это не просто оборот речи, но вполне четкая инструкция. Кто пропускает ее как «дежурную», теряет возможность всякого преуспеяния.
Многие желающие быстрее «взойти на небо» усиливают подвиг, но, не получая дарований Божиих, оставляют свои усилия и по бесовскому действию впадают в различные немощи313. Другие мечтают о безмолвии, стремятся в уединение, но преждевременно, без призвания Божия, как говорится, «от ветра главы своея».
Даже преподобный Варсонофий Оптинский, придя в обитель, испрашивал у старца Анатолия благословения пожить поуединеннее, в затворе, на что старец спросил у него: «Что же, и в баню ходить не будете?» И, услышав утвердительный ответ, заметил: «Да, вот я про то и говорю, что в баню ходить не будете…» Тогда Павел Иванович (так звали будущего старца в миру) сообразил, что речь идет не о телесном мытье. — «Да, — сказал отец Анатолий. — Пустыня, затвор не очищают нас. Я в пустыне со своими страстями могу жить и не грешить по видимому. Нам нельзя там познать всю немощь свою, свои пороки: раздражение, осуждение, злобу и другое. А здесь нас чистят… Как начнут шпиговать, только держись… Мы и будем познавать свои немощи и смиряться. Здесь без вашей просьбы начнут вас чистить»314.
Спустя двадцать лет, когда преподобный Варсонофий был уже игуменом и скитоначальником, этот помысел снова донимал его. Старец признавался Николаю Беляеву, что все бросил и ушел бы, но некого спросить, а самому уйти страшно: «Боюсь, как боится часовой уйти с поста, — расстреляют»315.
Всякое истинное призвание на особый подвиг предваряется Божиим благословением, которое подается через духовных отцов или устраивается по особому Промыслу Божию. Преподобный Амвросий писал одной сестре: «На безмолвие и уединение поступают по особому Промыслу Божию, как, например, сказано было Арсению Великому: молчи, бегай — и спасешься. А ты такого призвания свыше не получала, а думаешь это сделать по своему только желанию, и притом, с примесью вражеского искушения, и, наконец, с ослушанием. А ослушание и непослушание такой грех, который и мученичеством не заглаждается»316.
Молитва — дело хорошее, но это добродетель частная, а вот любовь — добродетель всеобщая, и кто служит братии или сестрам в монастыре, тот полагает душу свою за них, что и есть признак любви317. «Послушание паче поста и молитвы», — замечал старец Амвросий. Богу приятнее человек безыскусный, простой и смиренный, чем талантливый, умный, но горделивый.
Если человек преуспевает в каком-то делании, пусть даже и в молитве, но при этом под угрозой оказывается его смирение, Господь скорее отнимет молитву, чем позволит человеку преуспеть, а потом пасть за превозношение.
Преподобный Лев учил одну молитвенницу: «Вы, вкусив по милосердию Божию сладость и утешение от молитвы, теперь не обретая сего в себе, смущаетесь, унываете, считаете себя виновницею сей потери и ваше нерадение, — это истинная правда. Но я нахожу здесь Промысел Божий, отъявший от вас сие утешение. Не победив страстей, можно ли сохранить это богатство без вреда? И не дается ли оно вам к пользе вашей, дабы не впали в прелесть? Вы живете посреди мира и суеты, не можете смириться, а смирение — от сего хранилище»318.
Дарования в молитве даются только смиренным
Только тому, кто через длительный подвиг молитвы, через собственное непреуспеяние пришел в смиренное настроение, даются дары Божии. И то не всегда, а по особому Промыслу Божию. Показательна в этом отношении история, которую преподобный Варсонофий рассказывал об одном иноке из оптинского скита. Тот двадцать два года совершал молитву Иисусову и не видел от нее никаких плодов. Об этом он пришел жаловаться старцу Льву, а тот среди прочего сказал ему: «Если ребенка потянет к огню, и даже будет плакать, чтоб его ему дали, — позволит ли мать обжечься ребенку ради его слез? Конечно, нет; она его унесет от огня… Так и Господь поступает, чадо мое. Он благ и милостив, и мог бы, конечно, дать человеку какие угодно дары, — но если это не делает, то для нашей же пользы. Покаянное чувство всегда полезно, а великие дары в руках человека неопытного могут не только принести вред, но и окончательно погубить его. Человек может возгордиться, а гордость хуже всякого порока: Бог гордым противится319. Всяк дар надо выстрадать, а потом уж владеть им»320.