Преподобный Амвросий писал одной молитвеннице: «Пишешь, что тебе поручено в монастыре письмоводство, и что вследствие этого ты отстала от молитвы, а тебе хотелось бы быть всегда в молитве или в богомыслии. Высоко берешь, очень высоко! Есть пословица: «сядь пониже, а то угоришь». Я уже писал тебе, что, когда будешь занята делом, то меньше будет мысленной путаницы. Ты с этим соглашаешься, что это правда, а потом сама себе противоречишь, что тебе необходимо уединение и тишина келлии. А забыла, какую в лаврском твоем уединении испытывала брань»490. И напротив, старец Амвросий, согласно учению древних отцов, не одобрял уединение впадших в прелесть или имеющих к тому склонность, но советовал таковым держаться общежития491.
В целом же главное врачество от прелести можно выразить словами преподобного Макария, который сказал: «Оставь тонкие разговоры и послушайся с верою того, что тебе было писано и внушаемо. Кроме послушания и смирения, для тебя нет других средств выпутаться из сетей вражиих»492. Об отношении старца Макария к прелести
Осторожное отношение старца Макария к занятиям умной молитвой не всем по душе. Иногда раздаются голоса, что подход преподобного Макария к молитве Иисусовой слишком консервативный, а его предостережение против возможной прелести отвращает людей от молитвы.
Не желая детально разбирать подобную точку зрения, мы тем не менее должны сделать несколько важных замечаний. Если посмотреть на существующую литературу по молитве Иисусовой, то можно заметить одну интересную особенность — вопрос прелести в ней либо вообще не поднимается, либо имеет второстепенное значение. Примеры прелести сегодня никого не отпугивают, напротив, зачастую они являются «украшением» повествования. Также стало привычным от первого лица описывать различные видения и благодатные переживания без всякого критического отношения к ним. Это не значит, что все эти случаи относятся к прелестным, но очевидно, что в современной православной среде прелесть уже не относится к разряду часто встречающихся опасностей на молитве, о ней заботятся гораздо меньше, чем во времена преподобного Макария.
На это есть ряд причин. Одна из них относится к характеристике эпохи. Если преподобный Лев имел полное право сказать: «Много в нынешнем веке видим подвижников, много постников, много таких, кои по целым ночам простаивают на молитве…»493, то нам впору говорить нечто противоположное — не видим ныне ни подвижников, ни постников. В XIХ веке много было простецов, которые приступали к духовным подвигам с нераздвоенной душой, не ведали психологии, самонаблюдения и прочей мудрости века сего. К тому же суровость жизни, привычка к тяжелому труду, неприхотливость в быту позволяли им ревновать о подвигах самоумерщвления со значительной силой. Все это было необходимой почвой для прелести, ибо она требует не только самочиния, но настойчивости и самоотверженности.
Во времена старцев Льва и Макария прелесть была весьма распространенным явлением, в том числе и потому, что святоотеческие писания были недоступны для чтения большинству христиан, не только мирян, но и монахов. Случаи прелести известны нам не только по переписке старцев, но и по жизни оптинского скита.
Так, святитель Игнатий, бывший одно время келейником старца, рассказывал про рясофорного монаха Серапиона, который, будучи в Белобережской пустыни, славился своими подвигами, а позже был перемещен в оптинский скит по причине душевного расстройства.
Сей Серапион, как свидетельствует святитель Игнатий, во время одной из бесед вырвал у старца Льва клок бороды, а в другой раз пришел ночью к скитоначальнику преподобному Антонию и сказал, что ему явился святой Иоанн Предтеча и велел зарезать сего Антония, иеросхимонаха Леонида, иеромонаха Гавриила и помещика Желябовского, гостившего тогда в скиту. «Да где ж у тебя нож?» — спросил его догадливый и неустрашимый Антоний. «У меня нет ножа», — отвечал прельщенный. «Так что ж ты приходишь резать без ножа?» — возразил Антоний и удалил в келлию прельщенного, которого должно было передать в дом умалишенных, где он и скончался494.
В отличие от той эпохи многие современные христиане не имеют ревности на подвиги, которые могли бы грозить аскетической прелестью. Они скорее оставят свои усилия и переключатся на другую деятельность, чем будут в течение продолжительного времени изводить себя постами, ночной молитвой, носить вериги, совершать бесчисленные поклоны и т. д. Можно сказать, что сейчас неблагоприятное время для аскетической прелести. По этой причине, если где-то и мелькнет след такой прелести, то она, наоборот, воспринимается как некая доблесть, как признак высоких дерзаний и самоотвержения. Как солдат, приходя с войны, гордится своими ранениями, так современный подвижник скорее будет гордиться своей прелестью, которая, по его мнению, свидетельствует о его ревности.
Во-вторых, сегодня учение о прелести в молитве не раскрывается во всей его полноте, чтобы не отпугнуть или не затруднить молитву тем немногим, кто прилагает к ней усилия. Напротив, основная задача, как видят ее многие современные авторы, заключается в том, чтобы возбудить интерес к молитве, воодушевить, убедить: начни молиться, приложи усилия — и у тебя все получится. Поэтому и говорят, что «Предостережение» преподобного Макария отвращает от молитвы, а не видят того, что старец со своим чутким отношением к этому вопросу как никогда актуален.
Отношение преподобного Макария к молитве Иисусовой характеризуется таким понятием, как «церковность». То же можно сказать и про большинство оптинских старцев. В отличие от многих современных авторов и подвижников, которые пишут о молитве Иисусовой как о центральном и главнейшем делании всей христианской жизни, для старца Макария молитва Иисусова не важнее других деланий. Является ли молитва Иисусова палочкой-выручалочкой для всех? Ответ старца Макария: нет, не является. Молитва не может состояться, не может привести человека ко спасению, если он не будет подвизаться в исполнении евангельских заповедей. В отличие от распространенного мнения, что молитва сама по себе очищает страсти, и поэтому главное — молиться, и страсти исчезнут, преподобный Макарий терпеливо объясняет, что без понуждения себя на исполнение заповедей страсти не улетучатся. Можно без конца твердить молитву и оставаться раздражительным, немилостивым и лукавым. А понуждение подразумевает серьезную борьбу, насилие над собой, над своим ветхим человеком. Молитва здесь помогает, но без нашего участия, нашего «включения» в эту борьбу она не пользует.
Хотя и нечасто сегодня встречается аскетическая прелесть, от этого не легче. Потому что аскетическая прелесть — все эти видения, особые ощущения в теле, умопредставления и прочие сумасбродства, — имеет одно преимущество: она видима, как для окружающих, так, зачастую, и для самого прельщенного.
Сегодня гораздо страшнее прелесть-мнение, когда человек не имеет видений, не чувствует благоуханий, демоны не являются ему под видом ангелов света; он всего лишь имеет мнение о себе, о своей молитве, всего лишь думает, что угождает Богу, что единственный в обители или приходе, кто всерьез молится и т. п. Казалось бы, все имеют то или иное мнение о себе, все заражены страстью гордости и про каждого можно сказать, что он в прелести, — а раз так, к чему говорить об этом, если таковая прелесть совершенно безобидна?!
Но в том-то и беда, что такая мнящаяся прелесть не безобидна для человека, подвизающегося в молитве, потому что обесценивает его труд. Он полагает, что сначала нужно много молиться, а потом молитва сама перейдет в умную и сердечную. Он тратит на это уйму времени, сил и здоровья, а прогресса нет и нет. Таковой через какое-то время разочаруется, оставит молитву, а то и вовсе перестанет ходить в храм. И те учители, которые призывали его молиться, соблазняли его чудесными видениями из своего опыта, даже не заметят этого. Ведь они тоже говорили, что следует и другие заповеди исполнять, быть милостивым к ближнему, проявлять послушание, но все это делалось ими без акцента, а главным всегда оставалась сама молитва — как ее проходить, какие приемы использовать, какие плоды от нее бывают, каких Божественных даров сподоблялись подвижники молитвы и пр. Внимание новоначального улавливалось именно этими моментами, а не дежурными словами про исполнение заповедей и любовь к ближнему.