— Лили была моей сестрой, — я даже не знаю, зачем говорю ей об этом. Может быть, для того, чтобы она перестала меня вот так трогать.
Рейн поднимает голову, а пальчики кладет на мои ребра, прикрывая ими рану.
— Мне очень жаль, — искренность в ее больших голубых глазах такая неподдельная, боль в ее голосе такая непритворная, что понимаю, Рейн не демонстрирует сострадание, а сострадает.
Микроволновка дзинькает в напоминание, и я не мог бы быть более благодарным за то, что нас прервали.
— Шоу окончено, — бросаю я, направляясь к пикающей машине.
Облако пара ударяет мне в лицо, когда открываю дверцу. Поставив пакет с приготовленной брокколи на столешницу, я поворачиваюсь, чтобы достать из морозилки остальную часть нашего ужина.
— Ты хотела корн-догов, верно?
Я беру коробку корн-догов и несколько штук колбасных, сырных, и даже с яйцом бисквитов. Затем поворачиваюсь к Рейн. Ее рот открыт, и мне очень хочется положить что-нибудь в него. Еда подойдет. Язык подошел бы лучше. А мой член будет идеально.
— Я приму это, как «да», — ухмыляюсь.
Рейн старается выглядеть невозмутимой и поднимает с пола сверток с одеждой, ненамеренно снова сверкая передо мной в процессе. Посмеиваюсь, глядя, как она несется в прачечную в дальнем конце кухни.
Я возвращаю внимание к светящейся микроволновке и стараюсь не думать о покалывании, оставшемся на моей коже там, где только что была холодная рука Рейн. Глухое металлическое бряцанье и повторяющиеся хлопающие звуки стиральной машины сигнализируют о ее возвращении. Рейн молча стоит рядом со мной, наши желудки урчат в унисон, когда мы смотрим, как наши мясные полуфабрикаты крутятся под галогенными лампами.
Затем один оглушительный раскат грома все останавливает. Одновременно со вспышкой, дом дрогнул и погрузился во тьму. Кружение прекратилось. И те, ранее мигавшие числа на микроволновке исчезли навсегда.
— Дерьмо, — я открываю дверь и вытаскиваю нашу еду. Она все еще холодная на ощупь, но, по крайней мере, кажется оттаявшей.
Порыв ветра врывается в разбитую заднюю дверь.
Рейн обхватывает себя руками и начинает дрожать.
— Есть… — я собираюсь сказать «у твоего парня», но в последнюю минуту останавливаюсь. — А в этом доме есть камин?
Рейн кивает, глядя на своего кукурузного пса, как на любимого члена семьи, подключенного к системе жизнеобеспечения.
— Он выкарабкается, — поддразниваю я, пожимая ее плечо. За это получаю шлепок по руке.
Черт, как больно. Я мысленно делаю пометку попросить Рейн наложить повязку сегодня вечером. Моя пулевая рана начинает пульсировать, как гадина.
Я хватаю зажигалку, брокколи и бутылку водки и следую за Рейн из кухни, сосредоточившись на ее круглой попке, а не на имени над ней. Гостиная со сводчатым потолком обставлена клетчатой мебелью и украшена головами обезглавленных животных. Не совсем в моем вкусе, но камин хороший. Он большой, каменный; внутри настоящие дрова, а не эта фальшивая газовая хренотень.
Я кладу все на камин и беру с кофейного столика журнал «Филд энд стрим». Вырвав несколько страниц, скручиваю их трубочкой и поджигаю конец. Рейн сидит, скрестив ноги, на ковре рядом со мной, стараясь оттянуть джерси ниже к ногам. В одной руке она держит корн-дог, в другой — бисквиты.
— Просто, чтобы ты знала… — говорю я, прижимая самодельный факел к самому маленькому кусочку дерева, пока он не загорелся. — мой больше.
Рейн хмурит тонкие брови, глядя на меня, а потом заливается смехом, когда я перевожу взгляд с ее лица на сосиску в тесте.
Черт. Тащусь от этого звука.
— Почему ты в таком хорошем настроении? — она улыбается, когда я беру у нее еду и кладу на очаг, чтобы согреть.
— Потому что я собираюсь сожрать все эти бисквиты.
И потому, что никто не собирается меня убить.
И еще, потому, что сегодня я могу спать в настоящей кровати.
И потому, что я видел твои сиськи… дважды.
— Все это время я думала, что ты придурок, а оказалось, ты просто был голодным?
— О, я все еще придурок. — Хватаю водку с камина и прижимаю ледяную бутылку к ее бедру, просто чтобы подтвердить свою правоту.
— Аааа! Ладно, ладно! Ты, по-прежнему придурок! — кричит она, отталкивая ее.
Я усмехаюсь и откручиваю крышку, салютуя горлышком Рейн, перед тем, как делаю глоток. Водка пошла хорошо. Острые моменты дня стали сглаживаться.
Протягиваю бутылку Рейн, но в последнюю секунду отдергиваю ее.
— Только глоток, ладно? Ты сидишь на этом гидро-дерьме, и последнее, что мне нужно, это чтобы тебя вырвало или ты умерла.