Его черты спокойны, как у восковой фигуры, а глаза смотрят сквозь меня, когда он открывает рот и говорит:
— Пора домой, Рейн.
Он медленно поднимает руку и указывает на что-то позади меня. Я оборачиваюсь и вижу, что сбоку от нашей травяной — в шесть футов высотой камеры открылась тропинка.
Облегченно выдыхаю и тяну все еще протянутую руку Уэса, но его ноги словно приросли к Земле.
— Ну же! — кричу я, снова дергая ее. — Я не оставлю тебя здесь!
— Все оставляют, — повторяет он свою мантру монотонным голосом.
Я чувствую себя так, словно нахожусь в стране Оз, а он — Страшило, знакомый и растерянный, бездумно отталкивает меня от себя.
— Реейнбооооу! — мамин голос звучит дальше.
Нам нужно идти.
— Давай! — я снова дергаю Уэса за протянутую руку на этот раз достаточно сильно, чтобы заставить его ноги двигаться.
Мы ступаем на узкую тропинку, и мне приходится тащить его за собой каждый шаг пока тропинка не расходится.
Дерьмо!
Я окидываю взглядом обе тропы, замечая, что каждая из них ведет к другой развилке.
— Подними меня, — говорю, вставая позади Уэса и кладя руки ему на плечи.
Он автоматически делает, как я просила, подставляя мне руку, как ступеньку для ног, чтобы взобраться ему на спину. Когда поднимаюсь и смотрю поверх травы, мой желудок сжимается. Поле Олд Мэн Крокерс превратилось в гигантский запутанный лабиринт. Я все еще вижу маму, стоящую на крыльце через дорогу, прикрывающую глаза от солнца и высматривающую меня в поле, но мне кажется, что она теперь в два раза дальше.
— Мама! — выкрикиваю я, размахивая руками над головой. — Мам! Мы Здесь!
Что-то привлекает ее внимание, но это не я. Земля снова содрогается, когда поворачиваюсь, чтобы проследить за направлением ее взгляда. Я с изумлением смотрю, как в центре поля вырастает зеленый стебель, толстый и высокий, как телефонный столб. Как только он достигает своей высоты — расцветает.
Я ожидаю, что меня ослепят бархатистые лепестки или пальмовые листья размером с водные горки, но вместо этого стебель раскрывается и выпускает единственное черно-красное знамя, которое разворачивается до самой земли.
Мое сердце опускается вместе с ним, приземляясь в кислотную ванну моего желудка без единого всплеска.
Из дрожащей земли вырастают еще три стебля. На них расцветают еще три зловещих знамени, на каждом — очередная фигура в капюшоне верхом на лошади.
И дата, написанная сверху крупным шрифтом.
— Уэс, какой сегодня день? — я плачу, уже зная ответ, но молюсь о чуде.
Его тело неподвижно, и он отвечает мне бесстрастным голосом:
— 23 апреля, конечно, а что?
— Давай! — кричу я, хватая его за плечо и указывая на свой дом. — Беги, Уэс! Беги! — Я смотрю, как моя мать отшатывается от дьявольских знамен, пятится назад в дом и недоверчиво качает головой. — Она собирается уйти, Уэс!
— Все уходят, — повторяет он снова, а его ноги приросли к месту.
— Заткнись! — кричу я, ударяя его так сильно, как могу и попадаю ему в голову сбоку. Мне кажется, что я ударила подушку, но, когда смотрю вниз, голова Уэса лежит на его плече, а солома торчит из огромной дыры сбоку в шее.
— Ох, Уэс, — всхлипываю я, пытаясь засунуть солому обратно. — Мне жаль. Мне очень жаль. — Я поднимаю его голову на место и крепко держу ее руками. Осознаю, что его некогда блестящие каштановые волосы превратились в ломкую солому, а кожа — в бежевую мешковину.
Земля снова содрогается.
Я боюсь смотреть, но все равно поворачиваю голову. Там, на краю поля стоят четыре черных коня — восемь футов в холке; из их раздувающихся ноздрей клубится дым; и их безликие всадники в плащах. Однако они, похоже, не преследуют нас, и на мгновение я позволяю себе надеяться, что, возможно, поле каким-то образом закрыто для них. Выдыхаю с облегчением, но мой следующий вздох превращается в крик, когда всадник вдалеке, справа от меня, опускает свой пылающий факел на траву.
— Беги! — слово вырывается из меня, когда я заставляю Уэса двигаться, толкая, пихая и пиная его наполненное соломой тело, но он просто стоит, как пустое пугало, уставившись на стену из травы.
Я слезаю с него и дергаю его за безжизненную руку. Дым и пламя поднимаются к небу позади него, а звук мотоцикла моей матери ревет позади меня.
— Она уезжает! Ты сгоришь! Пожалуйста, Уэс! Пожалуйста, пойдем со мной!
Слезы застилают глаза и обжигают щеки, когда я смотрю в мертвые пуговичные глаза бездушного мужчины.