Прижимая к груди жесткий, сморщенный хлопок, я бегаю по дому, открывая жалюзи и проверяя ванные комнаты на наличие антибиотиков, которые нахожу практически в каждом ящике и аптечном шкафчике, которые проверяю.
«Если 23 апреля не убьет нас всех, то это сделает устойчивость к антибиотикам. А теперь прими их».
Хихикаю, когда мамино остроумное замечание, сделанное несколько месяцев назад, всплывает в памяти. Я выздоравливала после синусита, и она заботилась о том, чтобы я приняла все эти чертовы антибиотики, которые мне прописали. Мама даже смотрела подобно тюремному надсмотрщику, как я глотаю их.
Внезапно осознание реальности стирает веселую ухмылку с моего лица.
Воспоминание. Дерьмо.
Оттолкнув его, я бросаю четвертый незаконченный рецептурный пузырек на стопку одежды и иду в хозяйскую ванну, чтобы открыть жалюзи. Клочок неба, который вижу над соснами, все еще сердитый и серый, но дождь прекратился. Я сосредотачиваюсь на этом крошечном чуде — проблеске надежды, что мы сможем найти убежище сегодня.
Мы должны найти его сегодня.
Все, что у нас осталось — это сегодняшний день.
Когда я поворачиваюсь, чтобы пойти проверить Уэса, у меня вырывается крик. Пузырьки с таблетками падают на фарфор.
— Черт, — выдыхаю я, прижимая сверток к груди. — Ты напугал меня до смерти!
Высокий, мускулистый, татуированный мужчина, загораживающий мне выход, прислоняется здоровым плечом к дверному косяку.
— Ты первая напугала меня.
Он совершенно не стыдится своей наготы, но я слишком беспокоюсь о его бледном, влажном лице и синеватых, тяжелых веках, чтобы оценить вид.
— Один из всадников забрал тебя у меня. Вырвал прямо из моих объятий и… — его голос затихает, и он качает головой, избавляясь от мучительных воспоминаний. — Когда я проснулся, тебя уже не было.
— Извини, — я хмурюсь, кладя стопку одежды на край ванны.
Подхожу и обнимаю милого, сонного, обнаженного мужчину. Уэс притягивает меня к себе и целует в макушку, и я вспоминаю, какой он горячий. Слишком горячий.
— Я пошла искать тебе антибиотики, — бормочу я в его голую грудь.
Его кожа влажная и пахнет потом.
— Я допустила развитие инфекции в ране, — произнося вслух эти слова, чувствую, как тяжесть вины придавливает меня к полу. — Мне так жаль, Уэс. Я буду лучше заботиться об этом. Обещаю. Посмотри… — я отпускаю его и направляюсь к ванной, желая избежать разочарованного взгляда, которым, уверена, он смотрит на меня прямо сейчас. — Я нашла тебе лекарство.
— Так вот почему я чувствую себя дерьмово! Думал, это просто водка, — шутка Уэса ударяет меня, как пощечина.
— Ага, вот почему ты чувствуешь себя дерьмово.
Мои внутренности скручиваются, когда я беру баночки в руки и просматриваю их этикетки. Есть два кефлекса, которые вместе могут составить почти полный курс. Я подхожу к столешнице и занимаюсь тем, что складываю таблетки в один контейнер, читаю инструкцию по дозировке — все, что угодно, лишь бы не смотреть на Уэса.
Вместо этого я смотрю в открытые, безжизненные глаза двух парней, которые стреляли в него. Передо мной появляется изображение лежащих на земле бандитов — такое же ясное и чудовищное, как фотография с места преступления; их застывшие лица, красное месиво, стекло повсюду. Я убила их. Я убила двух человек меньше сорока восьми часов назад и с тех пор даже не вспоминала о них. Вздрагиваю и крепко зажмуриваюсь, цепляясь за край стола, пока хранилище дерьмовых воспоминаний наконец не забирает их обратно.
Мне должно стать легче, но нет. Мое сердце начинает колотиться, а ладони потеют. Два воспоминания менее чем за десять минут.
А что, если придут еще? А что, если…
Мне нужно принять еще одну таблетку. Две. Я не могу этого сделать…
Когда смотрю сквозь зеркало над раковиной, смутно улавливаю, как обнаженная фигура Уэса встает рядом со мной.
— Ты в порядке?
Выпрямившись, я натягиваю фальшивую улыбку и смотрю на отражение его бледного лица.
— Да, — вытряхиваю белую таблетку на ладонь и протягиваю ему.
— Просто принимай по одной каждые шесть часов, пока они… — Уэс запихивает лекарство в рот и глотает, прежде чем я успеваю закончить фразу, — не закончатся. У меня еще есть мазь с антибиотиком и бинты, но сначала нам нужно промыть твою рану.
Я чувствую, что он смотрит на меня, когда мои глаза бегают по ванной, ища что-то для отвлечения внимания. Ощущаю жар, исходящий от его тела, которое борется с инфекцией, и всему виной я. Предчувствую вопрос прежде чем он произносит его.