«Ведь если бы они не задержали чужого человека здесь, то он постарался бы пробраться через границу в другом месте. И вдруг, понимаешь, пробрался бы! Сколько зла мог причинить он советским людям? А сейчас негодяй обезврежен, так что надо крепче стеречь его и обязательно отвести на заставу. Надо разузнать все его планы. Может быть вместе с ним действует целая банда».
Вот откуда брались у Пулата выдержка и спокойствие, когда вдруг овладевала им тревога.
А невзгод в жизни двух друзей-пограничников все прибывало.
Чужой стал спать днем. Ночи напролет он бодрствовал. Пулат же днем охотился. Конечно, ему следовало ночью поспать. Но в то время, когда Пулат уходил на охоту, Степан оставался в карауле, и к ночи больного Степана одолевал сон. Вот и приходилось Пулату караулить по ночам чужого.
Кто не понял бы такого расчета? Чужой старался измотать, изнурить более сильного физически Пулата и окончательно подорвать силы Степана.
Положение было трудное, но не безвыходное. Пулат написал Степану:
«Надо все время говорить что-нибудь. Когда ты спишь, а я в карауле, тогда я должен говорить, говорить. Потом — ты. Надо мешать ему спать, понимаешь? Пусть ослабнет… Заснет — расталкивать».
Степан в ответ только покачал головой: «нельзя».
А при следующей смене Степан написал Пулату:
«Приказываю: не позволять спать ему днем! А изматывать бессонницей нельзя. Как поведем на заставу?»
«И связывать, когда я ухожу на охоту», — написал Пулат.
«Пока не надо», — ответил Степан.
Степану все больше казалось, и все чаще он убеждал себя в том, что чужой говорит по-русски. И Степан придумал новую уловку.
«Надо сделать вид, что мы поссорились, — написал он Пулату. — Разыграть все это следует осторожно, продуманно. А то он, гад хитрый, заметит. Вот увидишь — проговорится».
И пограничники стали «ссориться».
Пулат исполнял предписание очень тонко. В первый вечер он со злостью поддал попавшую ему под ноги консервную банку.
Назавтра, в полдень, гораздо раньше, чем всегда, Пулат явился с охоты без дичи. Степан сделал вид, что встревожился. Чужой приподнялся со своего спального мешка, как будто разминаясь, а в действительности оценивая положение.
Да, на этот раз чужой выглядел не очень-то спокойным.
Пулат ходил по пещере сумрачный. Вот он взял ледоруб и стал выдалбливать на каменной стене какую-то отметину. Стальной клюв ледоруба противно визжал и скрежетал.
— Перестань! — крикнул Степан.
— Могу перестать, все могу, — со злостью проговорил Пулат, — мне надоело это, понимаешь, все надоело! У меня еще есть силы, я хочу жить!
Он отбросил ледоруб, забрал автомат и снова ушел.
Степан все это время наблюдал за чужим. Тот и не думал спать. Он складывал из спичек какие-то головоломки, тихо разговаривал сам с собой. Но всякий раз беспокойно прислушивался и поглядывал на вход в пещеру, едва там вздрагивала от ветра плащпалатка.
Пулат вернулся раздраженный, злой.
— Что с тобой? — нарочно громко спросил Степан.
— Ничего со мной, — пробурчал в ответ Пулат.
— Прекрати это, я приказываю, — в свою очередь нарочно вспылил Степан, и, словно спохватившись, что их слушает чужой, он взял бумагу и написал:
«Молодец, Пулатище! Здорово получается! Тверди одно: не могу, и все тут! Не могу больше!»
Писал Степан одобрение, но всем своим видом выражал самый неподдельный гнев.
Пулат прочитал записку и словно взбунтовался. Он со злостью разорвал бумагу и прямо-таки набросился на Степана:
— Не могу я, понимаешь! Не могу больше!.. У меня еще есть силы, чтобы…
Степан мрачно смотрел на чужого, будто огорченный всем этим, а сам в душе радовался.
Сдав среди ночи караул Степану, Пулат вышел из пещеры.
Ночь, наполненная едва уловимыми шорохами, простерлась над горами и ущельями. Луна выглядывала половиной диска из-за дальнего гребня. И всюду, куда ни глянь, зловеще поблескивали ледники да снега.
В другой раз Пулат непременно постоял бы, любуясь такими знакомыми и дорогими его сердцу картинами. Он перенесся бы мысленно к своему дому… Нет, сейчас Пулат думал о своем друге: как помочь ему? Он написал Степану:
«А на ночь надо связывать его — сможешь выспаться».
В пещере Пулат тайком передал свою записку Степану.