— Рассказ его надо записать. Мало ли что. Может пригодиться…
Дело предстояло важное, поэтому Пулат старательно перебрал порожние консервные банки. Но отыскал он всего-навсего три этикетки, небольшой клочок обертки от шоколада и подал их Степану:
— Вот: «Судак в томате», «Перец фаршированный» и «Лососина в собственном соку».
Степан, вздохнув, провел языком по губам, пересохшим от ветра и солнца:
— Да, вкусные были. Садись.
Тоскливо разглядывал Степан замасленные этикетки. А Пулат колебался, что было вовсе не в его характере. Глаза Пулата растерянно бегали.
— В чем дело? — спросил Степан.
Тогда Пулат, словно в отчаянии, махнул рукой и достал из потайного кармана бумажник, опоясанный резинкой. Раньше нежели раскрыть его, Пулат пощелкал резинкой, потом еще раз махнул рукой и до стал из бумажника фотографию девушки.
— На, — протянул он карточку другу. — Пиши на обороте.
Степан не мог оторваться от портрета. Глаза девушки светились доброй смеющейся улыбкой. Прямые черные брови почти срослись на переносице. Садбарг заплетала волосы в мелкие косы. По ее плечам спадало, наверное, двадцать таких кос. Они даже на фотографии выглядели не просто черными, но смолистыми. Если бы эти косы расплести, на карточке для волос нехватило бы места.
Степан развел руками:
— Почему не показал раньше? А еще друг!
— Понимаешь, фотограф плохо снял. Совсем не такая она…
Задумался Пулат, загадочно улыбаясь. Нет, не испортил фотограф благородных и красивых черт его любимой. Уж если говорить правду, то на фотографии он даже приукрасил Садбарг. Но разве есть мера, какой влюбленные могут измерить самую дорогую для них красоту?
— Мы с ней даже поссорились, — грустно сказал Пулат. — У нее, понимаешь, родинки…
— Вот же родинка!..
Глаза Пулата сверкнули:
— Только одна, а у нее две. Она сказала фотографу: «Вы их замажьте, я знаю, вы умеете замазывать». — А я сказал: «Не смей замазывать!» Я и Садбарг долго спорили. А потом фотограф сказал: «Ладно, я одну родинку заретуширую, а другую оставлю». — Так и сделал. Потом он карточку на витрине выставил. Садбарг плакала, — зачем с этой родинкой.
Степан ежился словно от озноба: он едва сдерживал смех. Давно Степану не было так весело.
— А где же медаль? — вспомнил он.
— Есть, правда, есть! Ведь Садбарг — знатный хлопкороб. И на медали написано: «За трудовую доблесть». Правда, есть медаль.
— Ну что ж, Пулат… Одно могу сказать: хорошую девушку ты себе выбрал. И сам ты — настоящий человек. Вернемся — напишу обо всем Садбарг.
— Только про фотографию не смей писать. Садбарг просила никому не показывать.
— И про фотографию напишу, — пообещал Степан. — Спрошу, зачем вторую родинку заретушировала?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Дни попрежнему стояли солнечные, погожие. Снег в горах таял бурно. Почти непрерывно грохотали лавины, ревели и бесновались горные потоки.
Природа словно сочувствовала двум советским пограничникам, спеша растопить снега и льды на заветном для них перевале — сделать его проходимым.
Но положение Степана и Пулата с каждым днем становилось отчаянней. Иссякли запасы сухого спирта и керосина для фонаря. Электрические фонари давно скисли. А как же караулить в темноте человека, который только и ждет удобной секунды, чтобы напасть на тебя? В этом трудном положении хорошую мысль подал Пулат: с темнотой снимать плащпалатку, что занавешивала вход. Тогда в пещере можно было кое-что различать. И Степан в свою очередь хорошо придумал: с наступлением темноты заставлять чужого надевать белый маскировочный халат. Так они видели его даже в безлунные ночи.
Чистой бумаги для переписки, конечно, и в помине не осталось.
Степан сказал однажды:
— Землицы бы…
Он объяснил Пулату, как можно насыпать на каменную плиту тонкий слой земли и писать на нем палочкой. Потом исписанную поверхность сглаживай и пиши снова. Много не напишешь? Да. Но объясниться можно.
А говорить теперь при чужом даже шопотом они не хотели. Степан и Пулат никак не могли простить себе недавнего легкомыслия, когда они, нет-нет, да и разговаривали в присутствии чужого. Правда, такие разговоры всегда велись на отвлеченные темы. Но мало ли, вдруг у кого-нибудь вырвалась жалоба или сомнение?
Пулат разыскал землю (хотя в горах найти ее совсем не легко). В иных условиях никто не назвал бы это землей. Мох растет даже на голых камнях, и возле его корней собирается какое-то подобие земли: там и мелкие крупицы каменной породы, и перегной того же мха от прежних лет. Словом, Пулат устроил площадку, о которой говорил Степан.