Вот когда они научились выражать свои мысли коротко, а Пулат перестал повторять кстати и некстати слово «понимаешь». На земляной площадке в один квадратный метр не очень-то распишешься палочкой! К тому же у Степана от слабости тряслись руки.
Казалось бы, удача должна была ободрить Степана. Ведь он так хотел заставить чужого говорить по-русски, и добился своего. Но что из того? Пограничники наслушались всякого вранья и все осталось попрежнему.
Степан слабел не по дням, а по часам. Пулат выбивался из сил, охотясь и собирая травы. За травами ему приходилось спускаться на альпийские лужайки, расположенные метров на триста ниже пещеры. А враг их притаился в закутке и ждал развязки. Теперь-то он ждал не с тревогой, но почти с уверенностью. Об этом говорило все: его наглый, упрямый взгляд, нарочито медленные, спокойные движения, манера говорить длинными фразами. Он, например, сказал Степану:
— Я отлично понимаю, в каком положении находитесь вы, а вместе с вами очутился и я. Сейчас ведь время интенсивного таяния снегов, и часто случаются обвалы. Тот единственный путь, по которому вы шли сюда, завалило снегом, это несомненно. Пришли вы сюда ненадолго, поэтому запас продуктов был у вас небольшой. Начальство могло бы оказать вам помощь самолетом, ну, сбросить на парашютах продовольствие и всякого рода снабжение, но оно, видимо, боится выдать этим ваше присутствие здесь. Злоумышленники, наличие которых вблизи границы предполагается с самого начала, без труда проследили бы где спустится парашют, и немедленно явились бы туда. А ведь ваше присутствие здесь является тайным, секретным. Вероятно по той же причине у вас нет и радиостанции, — чтобы злоумышленники не запеленговали ее. Следовательно, положение ваше безнадежно. Вы рассчитываете на помощь своих товарищей? Хорошо, разберем этот вариант. Из разговоров с местными пастухами и охотниками я случайно узнал, что горные перевалы в здешнем районе при самых благоприятных метеорологических условиях открываются в конце июня. Много дней ждать еще. Зима и весна этого года оказались небывало снежными. Вы, наверное, не новичок в горах и догадываетесь, что нынче перевалы могут остаться непроходимыми. Однако, зная насколько упрямы большевики, я допускаю мысль, что ваши товарищи пробьются через перевал. Вероятно они уже делали такие попытки. Но не будет ли поздно? Впрочем вполне возможно, что они считают вас давно погибшими и не хотят рисковать новыми жизнями. Ваше состояние крайне тревожит меня, хотя одновременно я восторгаюсь мужеством, с каким вы переносите все лишения…
— Замолчите! — сказал Степан, и сразу же голову его будто сдавили железным обручем. В глазах потемнело. — Замолчите, слышите!..
Но чужого не испугал внезапный приступ гнева. Будто сожалея о случившемся, он сказал:
— Напрасно вы так возбуждаетесь, ведь вам нужен покой.
А на другой день случилось такое, что очень встревожило обоих пограничников.
Пулат был на охоте. Степан стерег чужого.
— Знаете что, — заговорил чужой (с тех пор, как он стал говорить по-русски, он оставил противную манеру заискивающе улыбаться и пожимать плечами), — давайте говорить напрямую. Ваше положение безнадежно. Вы отлично понимаете это сами. А я понимаю, что все мои доводы — будто я ученый, который не имел никаких намерений по отношению к вашему государству, не убедят вас. Я увидел настоящую стойкость. Будь у меня сейчас возможность, я написал бы во все газеты и радиостанции мира о вашем подвиге. Однако сейчас я не имею возможности сделать это. Я ваш пленник, и не просто пленник, а обреченный вместе с вами на голодную смерть. Скажите, пожалуйста, какой же смысл в нашей гибели, если вы и я можем еще принести пользу человечеству, делу мира? Рассказ о вашем подвиге, который при таком положении вещей может навечно остаться тайной гор, этот рассказ укрепит ряды сторонников мира и породит немало сомнений среди его противников. Поверьте, это так! Я обещаю вам — мировая общественность узнает о вашем подвиге…
Голос чужого становился все мягче, спокойней, словно вода журчала и убаюкивала Степана.
Чужой в своем закутке сидел на спальном мешке.
Степан полулежал с закрытыми глазами.
Он нарочно закрывал глаза. По давней привычке Степан хотел представить, что будет делать чужой дальше.
«Конечно постарается подкрасться и напасть, — думал Степан. — Сколько ему нужно для этого времени? Подняться — секунда. Быстро преодолеть расстояние в шесть-семь метров — на это три секунды. Всего четыре секунды».